– Сожалею, сэр, – сказал он, – я не думаю…
– Чего вы не думаете? – Голос Глатца был очень резок.
– Не думаю, – продолжил Ханс, – что мы сможем найти – сегодня, во всяком случае, – подходящую дичь.
Рядом с ним раздалось нечто вроде смеха пополам с кашлем. Он бросил взгляд на своего соседа, которого и впрямь что-то сильно позабавило.
– Подходящую! – воскликнул Глатц. – Так вы, значит, думаете, что я приехал сюда убивать что-то подходящее?
Тон его голоса был таким презрительным, что Ханс побледнел.
– Как я вам уже сказал, – продолжил Глатц, – я приехал сюда убивать. Что – неважно.
Эти последние слова, процеженные сквозь зубы, ошеломили Ханса.
– Антилоп, например, – добавил Глатц.
Накануне им сообщили о стаде антилоп на северо-западе, но какой интерес они могли представлять для охотника? Оба посмотрели друг на друга.
– Это было бы просто убийством, – сказал Ханс, – и довольно неприглядным.
– Для вас, – уточнил сэр Глатц. – Для вас, может быть…
И Ханса, хорошего охотника, это как громом поразило.
Но уже появились клубы пыли, уже угадывались животные в той стороне, и сэр Глатц уже властно указывал ошеломленному бою направление на стадо.
Им пришлось выйти из машины и углубиться в лес. Ханс поддерживал женщину, ведя ее сквозь траву и неловко пытаясь успокоить.
– Будет вам, – говорил он, – не бойтесь. Сэр Глатц по-настоящему ничем не рискует. Антилопы…
Но осекся. Не может же он сказать бедной женщине, что антилопы явились сюда прежде всего ради любви и уже обеспеченного на этот сезон приплода, а ее супруг – лишь ради гнусной бойни. И потому был удивлен, когда женщина стиснула ему запястье.
– Остановите это, – сказала она.
Он повернулся к ней.
– Иначе он снова начнет.
Теперь она шептала, и ее шепот в этом слишком зеленом лесу испугал его, словно непристойное предложение.
– Что начнет?
Он услышал собственный голос, прозвучавший хрипло и глупо. Почувствовал, как женщина напирает на него.
– Снова начнет, как в Дахау, – сказала она.
И ему все стало ясно. Этот мерзавец, желавший убивать антилоп, великолепный, хоть и такой гортанный английский, изможденная жена… Как же долго Глатц сдерживал свои мерзости, инстинкты и пристрастия? Нацист! Стал сэром Глатцем, приспособился к новым условиям, готовил себе счастливую, тихую старость… пока снова не почувствовал вкус крови на губах, как бывает у некоторых псов. Мерзавец!
Теперь Ханс бежал по лесу. Бежал и молился, а когда услышал выстрелы, наддал ходу. Увидел всех возвращавшихся боев, которые расступались перед ним, отводя глаза. А через сто метров увидел его. Маньяка шестидесяти четырех лет со светло-голубыми глазами, белыми волосами и чудовищным прошлым, который убивал детей, антилоп, евреев, доброту, кротость… Потрясенно увидел, как тот целится и, улыбаясь, убивает саму прелесть мира. Секунду животные с удивлением в глазах конвульсивно содрогались на земле. Их там было уже десятка три.