Эмма не могла ответить, она просто, впервые в жизни, утратила дар речи.
— Я думаю, ты, должно быть, Королева Елизавета. — Он нашёл её губы, молча попросил, и Эмма приоткрыла рот, она слышала о таких вещах, но никогда не представляла, что обнаружит в себе подобные наклонности. Кроме того, разве не говорила её гувернантка, что мужья не целуются подобным образом? Разумеется! Он думает, что она французская потаскушка, и поэтому осмеливается целовать её в такой манере.
Эмма открыла рот пошире, и он проник внутрь. Это должно было быть отвратительно, но оно просто… не было. Он был на вкус как… Как… Она не знала. Как мужчина, так можно было подумать. Он пробовал её на вкус тоже, в это же время, и его рука замерла у неё на груди.
Её сердце глухо ударялось об рёбра. Она себя чувствовала птичкой, зажатой между теплом его рук и соблазном его губ, не в силах шевельнутся или заговорить. Гил положил ей руку на затылок, наклоняя её так, чтобы он мог атаковать её рот, взять её, как хотел, и всё, что она могла сделать…
Её рассудок пустился вскачь. Ей следует что-то сделать, или ему станет скучно, и он остановится. А она не хотела, чтобы он останавливался, разве нет?
Он отстранился. Прикосновение его руки сменилось неприятным холодком, и небольшой звук сорвался с губ Эммы. Разочарование? Страсть?
— Я не могу выполнить твою просьбу, — сказал Керр.
— Что? — Эмма едва слышала сквозь стук собственного сердца в ушах.
Он приподнял её и, с мягкой точностью, усадил на противоположное сиденье.
— Я не могу заниматься любовью с Вами в карете, или где бы то ни было, мадам. Прошу меня простить.
Эмма раскрыла рот, но не проронила ни слова.
— Ваша просьба, — сказал Керр, наблюдая за ней, — Ваша единственная просьба перед тем, как выйти за того богатого торговца.
С минуту она беспомощно глядела на него, и тогда истина — или отсутствие таковой — постепенно дошли до её рассудка.
— Почему нет?
— Это было бы неправильно, — произнёс он.
Эмма почувствовала взрыв настоящей ярости. Этот мужчина, который согласно слухам спал с таким количеством француженок, что, вероятно, даже во сне бормотал je t'aime[18], смеет становиться моралистом с таким опозданием?
— После всего, что было между нами? — сказала она, в её голосе зазвучало предостережение на тот случай, если он полагает, что она хорошенькая французская крошка, которую можно уложить в постель и забыть. Как теперь она думала об этом, Керр обошёлся с Эмили просто безобразно.
Если бы Эмили действительно существовала, конечно.
Гил смотрел на её губы, явно потеряв нить разговора, так что Эмма втянула свою нижнюю губку и медленно вытолкнула её снова, просто чтобы напомнить ему, какой мягкой была эта губа, когда она соприкасалась с его ртом.