— Иди! — Федя поднялся со своего места, подвел сестру, парализованную ужасом и тоской неизбежности, к столбу. Приподнял ее, поставил на ступеньку и стал привязывать.
— Pater noster, — услышала Света католическую молитву и подумала, что образование ее брата и впрямь оказалось разносторонним. — Gui es in caelis, sanctificetur nomen tuum.
— Федя, — умоляла сестра. — Федечка! Не делай такого!
— Adveniat regnum tuum, — продолжал он монотонно. — Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra. Panem nostrum quotidianum da nobis hodie. Et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris. Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo.
— Прошу тебя, только не так! — она сорвалась на крик: — Не-ет!
— Amen. — закончил брат.
Теперь ее руки были плотно привязаны, тело примотано к столбу. Федор отошел на шаг назад и полюбовался делом рук своих. Он сказал:
— Ну вот...
Радость переполняла его сердце настолько, что он никак не мог найти нужных последних слов. Все же надо было что-то сказать:
— Знаешь, я так счастлив сейчас, что прощаю тебя от всего сердца за всю боль, которую пережил по твоей вине! Ты умрешь страшной смертью, и я благодарен тебе за это. Я всегда буду хранить в своей душе воспоминание о тебе. — потом его голос зазвучал глухо и хрипло: — Желая искоренения еретической извращенности, а также во имя правды и справедливости предъявляю тебе обвинение в попустительстве злу и в участии в богопротивной Черной мессе. Ты признаешь свою вину?
Не слушая криков Светы, полностью погрузившись в себя, Федор плеснул на сестру керосином из приготовленной фляги и разлил остальное на хворост у столба.
— Не хочешь прикурить? — спросил он и чиркнул спичкой.
Пока костер разгорался, Федор искал лучший ракурс для съемки. Он привязал сестру лицом на восток, поэтому лучше всего было снимать из глубины алтаря. Там висела всего одна икона, покрытая чернотой от времени. Это была большая доска, чудом сохранившаяся в запущенной церкви. Лик был неразличим. Федор мельком глянул на образ и стал под ним. Да, вот отсюда надо снимать.
Света уже кричала не переставая. Пламя набирало силу, поднимаясь благодаря керосину все выше. Огненная змейка тронула подол облитого огнеопасной жидкостью платья, лизнула его и кинулась вверх. Она беспомощно, отчаянно забилась в веревках. Крик Светы перешел в надрывный ужасный вой, потом из-за дыма она закашлялась, захрипела, застонала. Она испытывала дикую боль, а впереди было еще море этой боли, а за ним — смерть!
Повалил густой дым, Федя досадливо поморщился. Он опасался, что дым скроет подробности мук жертвы. Он уже весь растворился в моменте, которого столько ждал.