Ларч был рад, что эта вечно мрачная женщина ушла из их жизни. Он соорудил переноску, чтобы сын висел у него на груди, пока он работает. Отказывался выезжать в лес в холодные, дождливые дни, перестал пускаться в галоп. Он меньше работал и то и дело прерывался, чтобы покормить Иммикера, дать ему поспать, сменить пеленки. Малыш все время что-то щебетал: спрашивал названия растений и зверей, сочинял бессмысленные стишки, к которым Ларч прислушивался изо всех сил — они всегда так его смешили.
— В небе летать и на дереве жить — нравится птичкам птичками быть, — рассеянно напевал мальчик, постукивая ладошкой по руке отца. Потом, через минуту, позвал: — Отец?
— Что, сынок?
— Тебе нравится делать то, что мне приятно, потому что у тебя в голове — мои слова.
Ларч был совершенно счастлив. Он уже позабыл, почему смерть жены так его опечалила. Теперь ему было ясно, что так даже намного лучше — они с малышом одни в целом свете. Он начал избегать жителей поместья — их скучные разговоры утомляли, к тому же он не понимал, чем они заслужили честь разделять с ним удовольствие от общества его сына.
Однажды утром, когда Иммикеру было три года, Ларч, открыв глаза, обнаружил, что сын лежит рядом и пристально смотрит на него. Правый глаз мальчика стал серым, левый — красным. Охваченный горем и ужасом, Ларч вскочил.
— Они тебя заберут, — сказал он сыну. — Отберут у меня.
Иммикер спокойно опустил и поднял ресницы:
— Не отберут, потому что ты придумаешь, как их остановить.
Скрывать Одаренного означало красть у короны, наказанием были тюрьма и штрафы, которые Ларчу ни за что бы не уплатить, но все же его охватило чувство, что он должен сделать, как велит сын.
Придется ехать на восток, в скалистые пограничные горы, где почти никто не живет, и искать пятачок камня или кустарника, способный послужить убежищем. Ведь Ларч — лесничий, а значит, умеет выслеживать дичь, охотиться, разжигать огонь — он сможет спрятать Иммикера так, чтобы его никто не нашел.
Во время побега Иммикер был на удивление спокоен. Он знал, кто такие Одаренные. Ларч подумал, что, наверное, ему рассказала нянька — или, может, он сам объяснил ему, а теперь позабыл об этом. С памятью у Ларча становилось все хуже и хуже. Он буквально чувствовал, как в голове запираются двери, скрывающие темные комнаты, в которые ему больше не было ходу. Ларч решил, что это все возраст — ведь они с женой были уже немолоды, когда у них родился сын.
— Иногда мне кажется, что твой Дар как-то связан с речью, — признался однажды Ларч, когда они скакали по холмам на восток, оставив позади реку и свой прежний дом.