— О?
— Больше никаких отдельных кроватей, хорошо?
Расплывшись в улыбке, она прижалась к нему.
— Если это твоё желание. Я исполню его лишь, чтобы…
— Да, я так и думал, — отрезал Саймон, больше ни слова не желая слышать о том, как она увиливала, чтобы заняться своими тампонами. — Делай всё, что требуется, в своей гардеробной. Как справишься, сразу возвращайся ко мне в постель.
Задорный огонёк засверкал в глазах Луизы.
— А что, если моя кровать удобнее?
— Тогда мы двинемся в твою комнату, — он нежно погладил ей щеку. — Пока мы спим в одной кровати, мне не важно, чья она.
В ответ на это её губы тронула мягкая улыбка, от которой бешено заструилась его кровь в венах. Она нежно смахнула локон с его глаз.
— Не ожидала, что ты окажешься таким мужем.
Поймав её руку, Саймон запечатлел поцелуй на ладони.
— О?
— Никогда не предполагала, что ты будешь таким… собственником. Во всяком случае, не тогда, когда получил от меня, что хотел.
Что он хотел от неё? Он и на толику не приблизился к этому. Что деду никогда не удавалось выбить из него, было его самой потаённой слабостью — его жажда сентиментальной привязанности и крепкой любви, которую, как он заметил, выказывают друг другу Трасбаты.
Но это всегда бы ускользало от него. Дед сделал его неспособным давать любовь, неспособным чувствовать ничего, кроме похоти и страстной увлеченности. Да и какая женщина выказала бы перед ним любовь, которую он жаждал, когда он мог дать ей одну лишь страсть?
— Тебя донимает мой собственнический инстинкт? — Саймон затаил дыхание.
— Иногда, — призналась Луиза. Затем, с чувственной улыбкой, провела пальцем вниз по его груди. — А иногда — возбуждает.
Он мгновенно сделался твёрдым.
— Правда? — выдавил он.
Её рука спустилась ниже, к его животу.
— О, да. Может, я и не унаследовала потребность матери в разнообразии относительно мужчин, но определенно унаследовала её… побудительные мотивы.
— Слава Господу, — проскрежетал Саймон, накрывая её рот своим.
Возможно, страсти будет для них достаточно.
Но позже, когда Луиза, спящая, лежала возле него, и ночь прокралась в комнату, которую она наконец согласилась разделить с ним, он уставился в безмолвие и ему еще раз захотелось чего-то большего, более глубокого.
Чего-то, что, как он знал, никогда не мог иметь.