Бывали, однако, дни, когда ее охватывали волнение и растерянность, лишавшие ее сил. Она не могла больше исповедоваться, уже год как не причащалась и не осмеливалась больше молиться. Да и что она могла бы сказать Господу? Она порвала молчаливое соглашение, обещавшее ей божественную снисходительность к ее первым прегрешениям, если она исправится. Мечтать об этом было уже невозможно! Она видела, как все быстрее ее несет к черной бездне вечной смерти, и не знала, за что ухватиться, чтобы замедлить падение в нее. Отсюда и то исступление, с которым она по ночам шла навстречу к своей казавшейся ей неотвратимой гибели.
Золотое кольцо служило ей знаком каждой предстоящей встречи. Маленький Дени, усыновленный супругами-садовниками, занимавшимися хозяйством меховщика, был для них курьером.
«Утром Дени принес мне кольцо, — размышляла Флори, лежа в постели по возвращении из Тура. — Значит, Гийом скоро будет меня ждать там, внизу. Но это же невозможно! Не сейчас! Не этой ночью! Не после этих минут, проведенных у изголовья постели отца!»
«Как всегда, когда все в доме уснут, я пойду в башню, — решила Флори, — чтобы на этот раз поговорить с Гийомом, рассказать ему о том, что происходит. В конце концов должен же он меня понять! На этот раз дело не в капризе, речь идет о моральном обязательстве перед умирающим… и каким умирающим! Перед отцом, от которого я до нашего преступления не видела ничего, кроме большой нежности, и последние годы жизни которого я так омрачила. Обмануть его еще раз, в этот самый вечер, прекрасно понимая, что это значит, было бы худшей из низостей. Я не могу на это пойти. Если Гийом не поймет этих моих угрызений совести, значит, он любит только мое тело, значит, я погибла ради человека, не достойного такой жертвы!»
Как казалось метру Брюнелю, на его руках за время болезни появилось больше усеивавших их бурых пятен.
Усевшись в выставленное на площадку перед входом в дом кресло с высокой спинкой после полуденной трапезы, удобно обложенный подушками, он критически осматривал эти приметы времени, которые бабушка Марг называла попросту «кладбищенскими цветами» Не успевшее пока еще подняться слишком высоко солнце в этот час октябрьского дня проливало па выздоравливавшего смягченный свет, способствовавший восстановлению его сил хорошему настроению и с большей неумолимостью выявлявший признаки старения, с которыми ему было трудно мириться.
— За несколько недель я постарел на десяток лет, — говорил он, хмурясь.
— Не нахожу причин для такого вывода, мой друг, — отозвалась Матильда, сидевшая рядом с шитьем в руках — Вы едва выбрались из болезни, совершенно вас изнурившей, и хотите, чтобы к вам тут же вернулась ваша прыть! Немного терпения! Вместо того чтобы жаловаться на всякие пустяки, возблагодарили бы Бога за его милость к вам!