Таким образом, по первому из поставленных пунктов можно сделать вполне определенный вывод: речи Скобелева, прежде всего их антигерманский смысл, пали на благодатную почву. Они нашли отклик в сознании антигермански настроенного императора. Конечно, это вовсе не означает, что он под влиянием речей Скобелева готов был к немедленной перестройке внешней политики и что он мог одобрительно относиться к партизанскому и, в сущности, незаконному вмешательству в эту область слишком инициативного и горячего генерала. Почему Скобелеву такое сошло с рук, — об этом ниже.
Гораздо более трудным является решение второй из поставленных задач: реконструкция царской аудиенции. Как протекала беседа государя с генералом?
Опять реконструкция? — может выразить недоверие строгий читатель.
Она необходима, ее требует логика повествования. Возражения против реконструкции могут быть признаны законными только при условии, если она спекулятивна, лишена документальной основы, построена на домыслах. А у меня есть прочная опора: раскопанный в фонде Бильбасова ОР ГПБ документ. Да-да, это и есть открытие. Но оно не только в самом факте находки, но и в доказательстве подлинной атрибуции документа и его значения в защите моей гипотезы.
Я уже говорил о домыслах Бильбасова в связи с целями парижской поездки Скобелева. Вместе с листами этой дневниковой записи в архиве Бильбасова имеется отдельный лист, озаглавленный «Слова Г.И. г.-а. Скобелеву», датированный 23 февраля 1882 г. и содержащий выговор Скобелеву за вредные для России последствия его парижской речи. Подписи под документом и указания на источник его поступления нет.
Что следует понимать под сокращением «г.-а.», ясно: «генерал-адъютанту», каковое звание носил Скобелев. Так это и расшифровано научными работниками Отдела рукописей. Но кто этот «Г.И.», обратившийся к Скобелеву со «словами», следующими после указанного заголовка? На обложке папки сказано: «господина Игнатьева». Весь заголовок, таким образом, читается: «Слова господина Игнатьева генерал-адъютанту Скобелеву». Нет сомнения, что поводом к этой атрибуции было убеждение Бильбасова в особых расчетах Игнатьева и в том, что государь поручил ему сделать Скобелеву выговор. Между тем, под «Г.И.» следует, на наш взгляд, понимать «Государь Император» и читать заголовок следующим образом: «Слова Государя Императора генерал-адъютанту Скобелеву».
Основания для этого вывода, сначала формальные, следующие: Бильбасов (а запись сделана его рукой) не мог именовать Н.П.Игнатьева большими буквами «Г.И.», после чего именуя Скобелева малыми «г.-а.» Везде в тексте он пишет об Игнатьеве, в соответствии с его титулом, «гр. Игнатьев» или просто «Игнатьев». Во-вторых, выражения и тон лица, обратившегося к Скобелеву («Я вами недоволен» и т. д.), никак не могли иметь места в разговоре Игнатьева со Скобелевым, которые стояли примерно на одной ступени иерархической лестницы, между которыми не было прямой субординации и которые находились между собой в близких отношениях. Если бы это была запись беседы, содержащей порицание по повелению государя, то Н.П.Игнатьев должен был начать ее примерно так: «Государь император поручил мне выразить вам свое неудовольствие». Наконец, само содержание выговора, где говорится об общеевропейских последствиях высказываний Скобелева, могло быть реакцией только на парижскую, а не на относительно скромную петербургскую речь, затронувшую одну Австрию. Ведь в дневнике Бильбасов писал о внушении, сделанном Игнатьевым Скобелеву за его петербургскую речь и лишь о намерении произнести в Париже новую речь, чтобы поправить первую. Да и дата на документе, 23 февраля 1882 г. старого стиля, — это дата царской аудиенции Скобелеву, состоявшейся, как известно, 7 марта по новому стилю.