Проводник долго проверял билет, с подозрением поглядывая на телогрейку столь непрезентабельного пассажира, наконец впустил его в ковровое царство зеркал, жардиньерок, накрахмаленного постельного белья… «Да, жизнь хороша игрой контрастов, — в который раз открыл для себя истину Еремеев, устраиваясь в двухместном купе. За пять минут до отхода поезда внесли вещи его попутчика, в котором он сразу узнал известного по газетам и телепередачам профессора-глазника.
— До Москвы? — спросил профессор, приглаживая седой ежик.
— До Москвы, — ответил Еремеев, пытаясь загородить спиной висящую на крючке телогрейку. На этом их содержательная беседа надолго прервалась. Профессор, распорядившись насчет чая, с головой ушел в ворох деловых бумаг, а Еремеев принялся обдумывать план московских действий. Остановиться он полагал у Наиля, а дальше начать наводить справки о Татьяне. Ох, не нравился ему этот Иннокентий Петрович! Дура-баба, разве можно оставлять визитку, спасаясь от погони?!
А где Дельф? У Ленки? Хорошо бы… А с яхтой что? Конфисковали? Продали? Кому?
Профессор, взяв полотенце, отправился в коридор. Краем глаза Еремеев прочитал заголовок одной из бумаг — «Партия безопасности человека». Он развернул листок к себе и стал читать, поглядывая время от времени на дверь. Это было нечто вроде программного манифеста новой политической партии, которую, надо полагать, создавал профессор под свой всемирно известный глазной центр. Речь в нем шла об обеспечении самого насущного права человека — права на жизнь. Авторы манифеста не обещали небесных пряников и райской жизни на земле, но говорили о том, что Еремеев с лихвой испытал на своей шкуре — о полной незащищенности ныне человека не только как социального существа, но и как биологической особи, чье существование в сем бренном мире может прервать кто угодно — от бандита одиночки до государственного ведомства — и когда угодно…
Профессор все-таки его застукал. Право, нехорошо читать чужие бумаги.
— Простите, ради Бога, не утерпел. Уж очень точно все сказано!
— Ничего, ничего… Это все равно для публикации предназначено.
— Знаете, я после КПСС зарекся в какие-либо партии вляпываться. А вот в эту бы вступил. На чье имя заявление писать?
— Пишите на мое, — усмехнулся профессор. — А вы, собственно, кто?
— Бывший хирург, бывший следователь и бывший подследственный.
— Лихой у вас титул. А если поподробнее?
Поподробнее вышло до утра, пока за окном не потянулись заснеженные московские перроны.
— Нда-а… История. Тысяча и одна ночь… Хотите в медицину вернуться?