— Перестань, — нахмурив брови, остановила его Зайга, но Марис ее не слушал; в азарте он жал и жал на кнопку сигнала, словно тревожные крики оленя оглашали хутор и озеро. — Ну перестань, Марис! А то я скажу маме. (Он украдкой показал ей фигу). Ты же портишь машину!
— Как это я порчу?
— А думаешь, если все время жать, она не портится?
— Да ну…
Заслышав беспрерывные отчаянные сигналы, показалась Мария.
— Это что тут за труба иерихонская? Ты смотри, гостюшки пожаловали! А нарядные какие, с капроновыми бантами! Куда же это мы собрались?
— В город! — ответила Зайга, опять чинно приседая.
А Марис, перестав дудеть, важно сообщил:
— Маму встречать!
— Заходите в дом! — пригласила Мария.
Сообразив, что будет угощение, мальчик не заставил себя ждать, а Зайга медлила и пошла лишь после повторного приглашения. Казалось, девочка охотнее осталась бы с Рудольфом.
Он вылил воду, отжал и повесил на плетень тряпку, ощущая перед поездкой невольное волнение, еще усилившееся, когда он остался один; прошел через кухню, где Мария потчевала детей, сменил в комнате шорты на брюки, достал чистую рубашку, но тут вспомнил, что он небритый. Услыхав жужжание «Харькова» и оставив недопитое молоко, тут же явились Зайга и Марис, они молча наблюдали за его занятием, дожевывая хлеб с медом, смотрели с интересом, с почтением, как на незнакомый ритуал.
— Чего она так рычит? — судорожно проглотив кусок, спросил Марис.
— В ней вращаются маленькие лезвия. Видишь?
— У нас дома такой нету. Есть бритва дяди Рейниса, — сказала Зайга. — Ей хорошо чинить карандаши, но бабушка не дает — еще обрежемся.
— А может она… отхватить нос? — из осторожности справился Марис и, получив отрицательный ответ, подставил Рудольфу круглую, надутую щеку. — Поводи немножко. Ну! Дай попробовать, что тебе — жалко?
— Да что брить-то? У тебя же, дорогой, нет бороды.
— А ты — как будто она есть. Ну капельку! Что твоя бритва — сразу сломается?
— И не боишься?
— Чего бояться, — храбро ответил Марис. — Мало ли чего я дома беру, что не разрешают. И ничего.
Рудольф легонько провел бритвой по детскому подбородку. Марис прыснул.
— Ну как?
— Терпеть можно. Только ужасно щекотно, — сказал Марис, ощупывая ладонью подбородок.
Рудольф» заметил, что и Зайга, хоть ничего и не говорит, смотрит на бритву как завороженная, и шутки ради предложил:
— Может, и ты хочешь попробовать?
— Да, — беззвучно произнесла девочка, подошла к нему и приблизила лицо с зажмуренными глазами, дрожащими ресницами, будто готовая к опасности или наслаждению. Поза девочки была исполнена доверия к Рудольфу, и она остро напомнила ему нечто, очень знакомое и близкое.