Вчера же Мунисэ, краснея и стесняясь, обратилась ко мне с просьбой сделать ей прическу, как у меня.
Мне доставляет огромное удовольствие играть с моей девочкой, точно с куклой. Я посадила ее к себе на колени, расплела косы и уложила ее волосы, как она хотела.
Мунисэ сняла с полки маленькое зеркало и заглянула в него.
— Абаджиим, милая, иди сюда. Встанем рядом и посмотрим…
Прижавшись, как сестры перед аппаратом фотографа, мы смотрелись в зеркало, смеялись, показывали друг другу языки… Ах, эти темно-синие глаза на матово-белом миловидном личике! Мне казалось, Мунисэ красива, как ангел.
Но девочка почему-то осталась недовольна сравнением. Она потрогала рукой мой нос, губы и вздохнула:
— Эх, напрасно, абаджиим… Я ведь не похожа на тебя…
— Тем лучше, дитя мое.
— Что же хорошего, абаджиим? Я не такая красивая, как ты…
Она еще крепче прижалась ко мне и погладила по щеке своей маленькой ручонкой.
— Абаджиим, у тебя не кожа, а бархат! В ней можно увидеть свое отражение, как в зеркале.
Меня рассмешила болтовня этой странной девочки, и я растрепала ей волосы, которые минуту назад так тщательно укладывала.
Впрочем, зачем скрывать? Ведь, кроме меня, никто не прочтет эти строки. Я нахожу себя гораздо красивее, чем думаю об этом иногда. Пожалуй, я даже согласна с теми, кто говорит: «Феридэ, ты не знаешь себя. В тебе есть такое, что отличает от всех остальных…»
О чем я рассказывала? Да, о моей девочке! Пока я буду стараться сделать ее умницей, она превратит меня в такую же кокетку, как сама.
Вот уже месяц, как я не бралась за дневник. У меня есть более важные дела, чем марать бумагу. Да и что расскажешь о счастливых днях?
Все это время я наслаждалась глубоким душевным покоем. Жаль только, что такое состояние продолжалось недолго. Проезжавшая два дня назад почтовая повозка оставила для меня четыре письма. Едва я взглянула на конверты, меня сразу же бросило в жар. Еще не зная точно, от кого они и что в них, я подумала: «Ах, лучше б они пропали в дороге, не добрались до меня!»
Я не ошиблась. Почерк на конверте был мне знаком: письма были от него. Пока они нашли меня в Зейнилер, им пришлось много раз переходить из рук в руки. Конверты были испещрены голубыми и красными подписями, заляпаны печатями. Не решаясь взять письма в руки, я прочла адрес: «Учительнице центрального рушдие города Б… Феридэ-ханым-эфенди».
Скомкав конверты, я швырнула их на книжную полку, висевшую у печки. Потом подошла к окну, прижалась лбом к стеклу и долго задумчиво смотрела вдаль.
— Абаджиим, ты нездорова? — забеспокоилась Мунисэ. — Ты так побледнела!