Это суждение было встречено одобрительным гулом.
- Отрок! Свининки поднеси, - поманил меня отец Варнава. - Баранину-то я уже употребил. Ох, вкусна! И лучку, лучку… Экой ты сонный! Дай-ко я сам.
Он взял у меня ложку, зачерпнул жирной гущи, в которой плавали овощи. Я мешкал оттого, что всё отворачивал лицо - вернулась чертова икота.
Разваренная луковица шмякнулась на стол. Поп подобрал ее двумя пальцами и отправил в рот. На бороде повис коричневый сгусток.
В то же мгновение стало мне невмоготу, и я с рыканьем - будто из брандспойта - облевал духовную особу почти что с головы до ног.
Священник с воплем отскочил, перевернув стул.
Сквозь всеобщий хохот штурман протянул:
- Знатно стравил юнга.
Буфетчик схватил меня за шиворот, пихнул к выходу. Кинулся к батюшке с салфеткой.
- Прощения прошу, отче… Дозвольте почистить…
Но Варнава отталкивал его, горестно восклицал:
- Второй подрясник за день! Наказание Госпонне!
Иван Трофимович метнул на меня испепеляющий взор.
- Вон пошел! - шикнул он. - Катись, откуда взялся! Ну кум, ну удружил!
Я вспомнил слова Степаныча, что если не удержусь и в официантах, то лучше мне утопиться.
Одно это только и оставалось.
Икая и всхлипывая, я бросился к двери, но она сама распахнулась мне навстречу.
В кают-компанию шагнул он - черноволосый, краснокожий, и вперился в меня жуткими черными глазищами.
Зашипел по-змеиному и сжал мое плечо. Крепко - не пошевелишься.
Узнал! Все-таки он меня узнал!
На эту, недосмотренную, налезает следующая картинка: рассветный сумрак, грот-мачта…
Но я отгоняю видение, мне хочется еще побыть в скрипящей и звякающей от качки кают-компании, досмотреть всё до конца.
Получилось!
Я стою у двери, не живой, не мертвый. Стальные пальцы сжимают плечо. Все же я пытаюсь вырваться, но мне лишь удается повернуться лицом к столу. Да что толку? Кто мне там поможет, кто выручит? Иван Трофимович зыркает так, что ясно: его воля, разорвал бы на части голыми руками.
Офицеры же глядели не на меня, а на моего неприятеля, но без осуждения, а скорее с любопытством. Оно, правда, было не слишком сильным, словно все тут успели несколько привыкнуть к выходкам диковинного человека. «Ну-ка, что еще ты нам учудишь?» - читалось во взглядах.
Дикарь делал какие-то жесты, адресуясь к капитану.
- Что-что? - удивился тот. - Но зачем? Ты, Джанко, в самом деле этого хочешь?
Кисть руки, обрамленная белым манжетом с золотой запонкой, замахала, разгоняя густой сигарный дым, и из него, будто из облака, возникло лицо, которое я наконец получил возможность как следует рассмотреть. Я так и впился глазами в капитана, понимая, что моя судьба ныне целиком зависит от этого тихого человека с мягким, неморяцким голосом.