Так называемой октроированной конституцией во Франции был установлен переходный режим. Восстановить полностью старую монархию оказалось невозможным. Это превышало силы даже ничего не забывших Бурбонов. Политический строй, образовавшийся при первой реставрации, знаменовал собой шаг по пути к созданию буржуазной монархии[1209]. Людовик XVIII должен был считаться и с людьми, облегчившими ему восшествие на трон, остававшийся еще шатким. Первое правительство Людовика XVIII возглавлял Талейран, военным министром стал маршал Сульт. Большинство наполеоновских маршалов и генералов, признавших новую власть, сохранило командные посты. Но, почувствовав себя чуть прочнее в седле, король, в особенности его брат граф д'Артуа и крайние роялисты попытались осуществить реконкисту — отвоевание потерянного, возвращение утраченных позиций. Шаг за шагом была восстановлена власть церкви, ее приоритет в государстве; высшие должности замещались эмигрантами, не обладавшими никакими талантами и не имевшими никаких заслуг, кроме двадцатилетней борьбы против французского народа. Овеянное славой, популярное в армии трехцветное знамя — знамя французской революции было заменено белым знаменем Бурбонов. Трехцветную кокарду заменили белой кокардой с лилиями. День 21 января, день казни Людовика XVI, превратился в день национальной скорби[1210].
Народ сначала с удивлением, затем все с большим раздражением и негодованием следил за деятельностью этих странных господ, так заносчиво и высокомерно распоряжавшихся в стране, жившей столько лет без них и против них.
Из различного рода листков, газет, публицистики, всплывавших, как пена, на поверхность, можно было составить представление о том, к чему стремились вернувшиеся тени прошлого. Речь шла не только о восстановлении утраченных традиций, добрых обычаев старины. Вернувшихся эмигрантов привлекал не только белый цвет эмблемы вновь воцарившейся династии. Этим озлобленным людям, двадцать лет ютившимся в прихожих и подворотнях европейских столиц, при всем их показном презрении к реальным интересам века были в высшей степени свойственны прозаические побуждения, в том числе большой интерес к тому, что они высокомерно называли презренным металлом. Вернувшись в почти незнакомую им страну, они на правах первородства жадно вцепились зубами в государственный пирог. Король раздавал направо и налево синекуры — должности, приносившие большой доход и не сопряженные ни с какими обязанностями. Но этого было мало. Из всех дарований сословия они сохранили лишь одно — умение тратить деньги без счета. Денег им всегда недоставало. Общим требованием роялистов стало требование возвращения их бывших владений, имуществ, перешедших к новым собственникам. Королевским ордонансом ту часть национальных имуществ, то есть конфискованных в свое время земель, которая еще не была распродана, возвратили бывшим владельцам. Но и этого оказалось недостаточно. Подготавливался новый шаг — отчуждение владений, перешедших в новые руки, передача их старым владельцам. То была опасная тенденция — пересмотреть все материальные итоги революции и наполеоновской эпохи. Задача эта едва ли была по плечу роялистам, но она вызывала беспокойство, общественное раздражение. Прошло немного времени, но за несколько месяцев новая власть, являвшаяся на деле возвратом к давно отвергнутой старине, сумела восстановить против себя весь народ. Крестьяне с должным основанием опасались, что помещики, старые сеньоры и церковники отнимут у них землю, восстановят ненавистную десятину, старые, феодальные поборы. Многие новые собственники боялись за свои владения: их права становились под сомнение. Возникла угроза нового перераспределения собственности, на сей раз в интересах вернувшихся вместе с королем эмигрантов.