— Что дальше делать думаешь? — спросил я.
— Все-таки попытаюсь договориться с Лариской.
— Поражаюсь твоей тупоголовости! — не выдержал я. — Неужели тебе до сих пор не понятно, что Лариска эта — мокрощелка драная! Над всей заморочкой стоит Витек Конопля. А он теперь с тобой разговаривать не станет. После того, что произошло.
— Что ты предлагаешь?
— На мой взгляд, отступать некуда. Оставайся для Конопли и Лариски мертвым. Я постараюсь кое-что разузнать. Одно знаю точно: пронюхают они, что ты выжил, добьют.
— А ты?
— Я — другое дело. Всего лишь твой халдей. И к тому же Конопля пока не знает, что я — это я.
— Ну а цель? Конечная цель?
— Сдается мне, что пошла жесткая игра.
— Собираешься их убить?
— Дурак ты, Вадик. Человек не муха. Подумаю, как обойтись без этого. А тебе на время лучше исчезнуть.
— Куда же мне деваться?
— Найдется местечко, — сказал я. — А пока что дай все координаты этой Лариски. Ты ж с ней какие-то договора заключал.
— Да-да, конечно!
Ну, не идиотская работа?!
Я привез Вадика на квартиру к Сашкиной матери. И Сашка с нами была. Сижу на кухне за столом, бурчу себе под нос:
«Крыса-крыса-крыса
Ты моя Лариса!..»
— Что за Лариса? — ревниво спрашивает Сашка.
— Мразь поганая и садистка, — отвечаю и чувствую, что Сашкина ревность отступила.
— Расскажи, — говорит.
А рассказывать не хочется. Лариска напомнила мне прапорщицу-контролершу из учкудукской зоны. Есть там одна такая погань…
Она уже пятнадцать лет служила в исправительно-трудовой колонии. Другой работы для себя не мыслила, потому что ее мать с отцом также всю жизнь свою отдали колонии, верно служа идеям Железного Феликса.
Злые языки трепали по баракам ИТК, что она была слаба на это дело. В смысле, на мужика. К тому ж тянуло ее в большей степени на заключенных — урки голодные и смелые в проявлении своих физиологических желаний. А похотливая прапорщица частенько «ныряла» в промзону к расконвоированным, «манту-лившим» остаток срока на добыче угля. Обворожить для этих целей кого-либо из сослуживцев не удавалось — природа не наделила ее даже мало-мальски привлекательной внешностью, а шрам на шее, полученный от удара зэковским ножом, просто уродовал. Контингенту же, плотно населявшему территорию колонии, было наплевать с голодухи на внешние данные одичало-страстной контролерши. Постелью в таких случаях нередко служили угольные карьеры и подсобки для инвентаря.
Плотская одержимость — не единственное, чем отличалась потомственная тюремщица. Обитатели зоны слагали о ней жуткие легенды, леденящие кровь самых отпетых рецидивистов.