И я скажу: «За эти времена,
за гулкость яблок и за вкус утраты —
не как любовника
(как мать, как дочь, сестра!) —
как современника — утешь меня, как брата».
И — уже о себе самом, очень, как мне видится, точно («тянет», между нами, на поэтическое кредо):
Я не кормил — с руки — литературу,
ее бесстыжих и стыдливых птиц.
Я расписал себя — как партитуру
желез, ушибов, запахов, ресниц.
(Выделено мной. — О. И.)
Это слово — живое: оно — о живом.
Что становится совсем уже очевидно по прочтении «Четвертого дыхания» — поэмы, завершающей книгу, лучшей, на мой взгляд, вещи у поэта Воденникова, которую рецензировать надо отдельно, если же цитировать — то целиком.
В целом книга — образцово и вместе с тем весьма оригинально изложенная история любви, вещь, сценарно выверенная, интуитивно или же продуманно выстроенная по всем законам поэтического жанра, глубоко психологичная (где всякое описываемое состояние, переживание, эмоция — узнаваемы, знакомы, ибо природно присущи любому человеку, глубина же видения онтологических вещей у этого автора — налицо), по прочтении оставляющая впечатление чего-то безусловно ценного — оттого, что в каждой строке течет «неоспоримая кровь» реальной, а не умозрительной, сердечной жизни подлинного поэта.
Но зато я способен бесплатно тебе показать
(все равно ведь уже никуда не сдрыснуть и не деться), —
как действительно надо навстречу любви прорастать,
как действительно надо — всей жизнью — цвести и вертеться.
Метафизический статус: апатрид
Сиоран. Искушение существованием. Перевод с французского, предисловие В. А. Никитина, редакция, примечания И. С. Вдовиной. М., «Республика»; «Палимпсест», 2003, 431 стр. («Мыслители XX века»)
Эмиль Чоран (Emile Michel Cioran). После конца истории. Философская эссеистика. Перевод с французского, предисловие, биографическая справка Б. Дубина. СПб., «Симпозиум», 2002, 544 стр.[124]
— Кто вы? — Я инородец для полиции, Господа Бога и для самого себя.
Моя родина: это не страна, а рана, язва из тех, которые не рубцуются.
Поймут ли когда-нибудь драму человека, который ни на секунду не в силах забыть рай?
Я — не отсюда. Воплощенный изгнанник, я везде чужой — не принадлежу ничему на свете. Каждую минуту я одержим одним: потерянным раем.
Мой покровитель — Иов.
Я — ученик Иова, но плохой: унаследовал не веру Учителя, а только его вопли.
Эмиль Чоран.
Он писал, что судьбой он — еврей. Можно было бы сказать, что судьбой он — Адам. Человек, повторивший в эмпирической плоскости метафизическую судьбу человечества. Но и это было бы не вполне точно, хотя место ангела с огненным мечом очень кстати для сходства с мифологемой занимал «железный занавес». Его рай был отделен от него не пространством, а временем. То есть — недоступен абсолютно. Как, впрочем, и истинный рай человечества. Именно двинувшееся после совершения первородного греха время абсолютно лишило человека возможности возвращения, обрекая его на движение вперед, в надежде и ожидании, что произойдет нечто и «времени больше не будет» — и рай станет доступен опять.