— Ну, ударь, пожалуйста, — умоляюще попросил он. — Ударь так, чтобы с копыт. Можешь по башке. Ну?
Митя потупился, устало улыбнулся:
— Я думал — ты что хорошее скажешь. Не дури, чудило луковицкое. Была обида, так я ее твоими пирожными заел. Кстати, спасибо за гостинец.
Колька поморщился:
— Ты шутишь. А я серьезно.
— И я серьезно. Не до шуток, — и Митя протянул Кольке руку.
— Вот черт, какой ты! — воскликнул просиявший Колька, стискивая Митину руку.
Они огляделись, сели на ближайшую скамейку, оба с пятнами сажи на лице. Митя достал из кармана пачку папирос с иностранным названием «Руа» и предложил Кольке. Тот усмехнулся:
— Трубка мира, как у индейцев? Хоть и не курящий, но ради такого события давай. Тебя как звать?
— Дмитрий. Зови Митей. Служу, как тебе известно, в трясучем департаменте.
— А я Колька Черный, гимназист. У нас в семье, кроме матери, все в папашину масть — цыганистые.
Он почмокал погасшей папиросой, прикурил от Митиной, продолжал:
— Скажи ты мне, по правде скажи, ты ведь знал мою фамилию, знал, а почему не выдал? Про фуражечку обмолвился, а что под козырьком — промолчал. Почему? Я всю ночь не спал, когда прочитал в газете. Не то, чтобы боялся чего, а понял, что зря я тебя и что ты думаешь: из-за Наташи. Нет, не из-за нее. Просто на нашей Луковицкой испокон веков это самое. Обидно, что сунуло тебя под руку. Я не оправдываюсь, смотри. Еще не поздно в полицию заявить. Не отопрусь!
Колька поперхнулся дымом — закашлялся. Митя выдернул у него папироску и с усмешкой:
— Дерешься, леший, чувствительно, а курить не научился. Так не из-за ревности ты? А я думал из-за нее. Вот послушай-ка, что я в больнице сочинил. Только не перебивай.
Митя, припоминая, прочитал стихи.
Колька расхохотался:
— Ловко! Ха-ха, Монте-Кристо? В самую точку попал. Люблю Дюма. А Наташка, ей-богу, не причем. Перепиши и дай на память. Заходи ко мне. Я на Царевской в овраге около Луковицкой живу. Дом Ковырзина, серый двухэтажный.
Митя кивнул головой.
— Так вот, слушай, — сжав Колькин локоть, сказал он, — не назвал я твою фамилию, ну, и все! И давай забудем это, Черный!
Колька обнял Митю, но подумав, что он примет этот порыв за телячьи нежности, оттолкнул его и быстро-быстро пошел, побежал не оглядываясь. Лишь на углу он остановился, как бы передохнуть. Видя, что Дудников все еще сидит на скамеечке, Колька помахал фуражкой и повернул в поперечную улицу.