– Курсант Ковалевская задавала мне вопросы о моем прежнем местонахождении.
Даруев развернулся. Полина смотрела ему в глаза.
– Это правда?
– Так точно!
Он ударил ее по лицу дважды, и после второго удара брызнула кровь. Даруев отступил на шаг и брезгливо спрятал руку. Со своим ростом – на полголовы ниже Полины – и с плешью на голове он был похож на рассерженного папашу, вразумляющего свою непутевую дочь.
– Курсантам запрещается общаться! – сказал Даруев. – Вам ясно, курсант Ковалевская?
– Так точно!
У Полины из носа текла кровь, она сбегала тонкими струйками, задерживалась на губах, но девушка не делала попыток избавиться от нее.
Рябов стоял рядом, и по его лицу невозможно было ничего прочесть.
– Курсант Ковалевская! Кругом! Шагом марш!
Полина развернулась и пошла прочь.
Когда она скрылась за деревьями, Даруев повернулся к Рябову и хлестко ударил его ладонью по лицу – точно так, как проделал это недавно с Полиной.
– Знаешь за что?
– Никак нет, товарищ полковник!
Даруев приблизил багровое от напряжения лицо и негромко, но отчетливо произнес:
– Никто не должен знать об акции, к которой ты готовился в девяностом году!
Хотел развернуться и уйти, но не удержался, спросил:
– Ты с инструктором по стрельбе об этом говорил?
– Так точно! – ровным голосом отчеканил Рябов.
Даруев кивнул. Он не сомневался, что именно так все и было, как рассказывал ему покойный Алексеич.
У инструктора по рукопашному бою фамилия была Меликян, а сам он был светел лицом и волосы имел пшеничного цвета. Это всегда забавляло Даруева, и он не мог удержаться от дежурной шутки. Вошел в крохотную каморку, которая служила инструктору раздевалкой, сказал привычно:
– Здравствуй, перекрасившийся Меликян!
Так шутил. Меликян, однако, не улыбнулся ответно, как это было всегда, отчеканил почти сурово:
– Здравия желаю, товарищ полковник!
Он выглядел сумрачным, и Даруев, умерив веселость, осведомился:
– Что-то случилось?
– Никак нет, товарищ полковник!
– Брось ты это – «товарищ полковник»! Что стряслось, Паша?
Даруев положил руку на плечо собеседнику, и жест получился очень человечный, в нем читались забота и участие.
– Дочке операцию делают, – сказал Меликян и судорожно вздохнул.
– Когда?
– Сегодня. Может быть, прямо сейчас.
– Что за операция?
– Сердце.
Меликян опять вздохнул.
– Что же ты не сказал? – возмутился Даруев. – Почему ты здесь, а не там, возле дочери? Разве бы я тебя не отпустил?
Покачал головой, осуждая. Подумал.
– Значит, так. Сейчас проверишь одного курсанта – что умеет, не все ли забыл. Его когда-то хорошо обучали, похоже. И после этого – к дочке. Понял?