Таджикистан, Фанские горы, кишлак Пасруд
Георгий Шкляр (Прынц)
Кишлак чистили как по учебнику, двор за двором. Противники оказались деревянными по самую маковку. Не нохчи, и совсем не «вовчики» с границы... Пока они понимали, в чем дело, всё кончалось. Следующий двор, и по-новой. Граната — две-три очереди. Стрельба гремела по всему кишлаку: эти дегенераты палили даже по курицам, и наши выстрелы гармонично вливались в общий хор. Но в какой-то момент я заметил, что почти не стреляю. Не успеваю просто. Входим во двор, я еще диспозицию срисовываю, а Олегов карабин уже пах-пах-пах... и двор чистый... Терминатор прямо!
Потом вышли на какую-то площадь. Сарай кирпичный, возле него техника составлена, за ней бандюки попрятались. Не слишком умело, бошки торчат немного, но выцеливать надо... Человек пять... Начал прикидывать, как, да в каком порядке, и тут...
Олег просто сделал полшага из-за укрытия и... пах-пах-пах... Как из пулемета. Пять выстрелов и шаг обратно. И где сверху головы торчали — снизу ноги вылезли. Биатлон биатлоном, но так никакой Бьердаллен не стреляет!
Бандюков тоже впечатлило. Не только палить, ругаться перестали. Только:
— Урус, не стреляй, ми сдаемся!
Потап в ответ:
— Выходите по одному, оружие на землю.
Ну, насчет «ми» мужик погорячился. Один он остался. Вылез, автомат бросил, руки задрал.
И тут Олег тем же движением на полшага из укрытия, карабин к плечу... Малыш еле успел за ствол схватить:
— Ша! Допросить надо!
— Хорошо, — голос у Олега спокойный такой, ровный, безмятежный даже, как будто ему предложили на другой стул присесть.
Ответил, повесил карабин на плечо и вытащил тесак.
А тесак у него — именно тесак, самоделка, из ножовки сделанная, сантиметров двадцать длиной, с обуха пила сохранена, переточена только, и рукоятка от палки горнолыжной. Даже на вид неприятная штука.
Я Олегу в лицо посмотрел, и мне страшно стало. Три войны прошел, под пулями стоял, расстреливали меня, было такое, да много чего было. А так жутко никогда не было. Лицо ничего не выражало. Совсем. Безразличная маска мраморной статуи. И такое же белое. А взгляд... Теперь я знаю, как смотрит Смерть. Если бы он на меня глядел, я бы от ужаса умер. Клянусь.
И тут дошло. У него же истерика! Самая настоящая! Кто-то в таких случаях рыдает, сопли по морде размазывает, блюет... А у него — вот так... Как у тех баб некрасовских, что коней на скаку за копыта валят и из горящих изб десятипудовые сундуки вытаскивают. И терминаторство его сейчас таким отходняком пойти может, что мало не покажется? Как бы не сдох от шока или по нам стрелять не начал.