Из леса они выбрались гораздо быстрее, чем попали в него. Кэрри объяснил Сонде, что они шли другим путем, потому что на этот раз им нужно было попасть в город, находящийся в направлении, противоположном тому, откуда они пришли. Какая загадочность, вновь засомневалась Сонда. Что ж, чем дальше в лес, тем больше дров.
Они остановились у какого-то большого поселения — это было что-то среднее между городом и деревней. Маленькие, плохонькие домишки малагасийцев чередовались с двухэтажными и трехэтажными постройками, очевидно, сделанными европейцами.
Бедность контрастировала с богатством так явственно, что Сонда подумала: а не пародия ли это на все мировое устройство? В цивилизованных странах есть бедные кварталы, но они не бросаются в глаза так, как здесь…
Впервые за всю сознательную жизнь Сонда устыдилась, нет, не того, что она богата, а того, что никогда не считалась с бедностью, не думала о ней. Да и зачем ей было думать о том, что ее не касается. Ведь Виктор Тальбот оставил дочери огромное наследство…
— Теперь нам придется расстаться. — Кэрри тут же затушил попытки Сонды сопротивляться. — Даже не думайте о том, чтобы пойти со мной. Вы будете сидеть около этого дома и ждать меня, сколько бы я не отсутствовал. Сами напросились — теперь сидите. Взять вас с собой не могу. Если к вечеру меня не будет — да не бледнейте вы так, это я на всякий случай, — выбирайтесь, как сможете.
Утешил, нечего сказать. Сонда опустилась на некоторое подобие скамьи — несколько бревен, неизвестно чем скрепленных друг с другом — и приготовилась к долгому ожиданию. Синяя футболка Кэрри скрылась за поворотом, и на душе у Сонды стало холодно и пусто. Кэрри, Кэрри… Почему ты не взял меня с собой? Что я буду делать, если ты вдруг пропадешь?
Сонда поняла, что никогда и ни с кем еще не чувствовала себя так прочно связанной… Как эти бревна, крепящиеся друг к другу неизвестным, невидимым ее глазу материалом. Так и с Кэрри — она толком не понимала, что связывает ее с этим мужчиной: неуемная ли жажда приключений, страх ли остаться одной в незнакомом мире или что-то другое, вовсе не подвластное разумному объяснению…
Сонда была уверена только в одном: ни с Натаном, ни с Эриком она не чувствовала ничего подобного. И вряд ли когда-нибудь испытает это с кем-то другим. С кем-то, кроме темноглазого Кэрри с большими губами, шрамом над левой бровью, седой прядью на левом виске и глухим, но таким притягательным голосом…
Рядом с Сондой резвились шустрые темнокожие мальчуганы. Их ватага играла в какое-то подобие пятнашек: они выбирали ведущего, а потом с визгом разбегались от него, чтобы он не успел их осалить. Причем тому, кто убегал, достаточно было успеть плюнуть себе на ладонь или упасть на землю, скрестив руки на груди, — тогда догоняющий не имел права его осалить. Интересно, что означают эти плевки и падения? — задумалась Сонда. Наверняка когда-то у малагасийцев был похожий ритуал, о котором сейчас уже никто и не помнит.