— Про гены речи нет, Санни, — тихо ответил он, воспользовавшись минутой, когда она переводила дух. — Я искренне считал, что для тебя так будет лучше.
— Почему? — Огонь в ее голосе потух, но глаза по-прежнему метали молнии.
— Твое место здесь. Но не мое. Не вижу, что можно сделать при подобной несостыковке.
— И ты даже не хочешь дать мне возможность попробовать?
— Четыре недели прошло, а никаких движений с твоей стороны я не заметил. — Поднял руку. — Да-да, я знаю о недавнем слиянии фирм, о твоем деятельном участии. Я даже не успел тебе сказать, как горжусь тобой.
— Неужели?
— Мне приятно, что ты довольна жизнью, своей работой. Я счастлив твоим счастьем. Здорово, если ты нашла себе дело, приносящее тебе такое же удовлетворение, как мне — управление рестораном.
— Тогда почему ты ушел?
— Потому что не хочу ставить тебя перед выбором. А ведь иначе пришлось бы выбирать. Именно тогда, когда ты нашла себя. Мне показалось нечестным настаивать. Говоря, что люблю тебя, в первую очередь я подразумеваю твое счастье.
— Стой. Что ты сказал? — Она шагнула ближе.
— Я люблю тебя, Санни. — Наклонившись, он коснулся пальцем ее щеки. — Не знаю ничего нежнее твоей кожи. — Голос трепетал от избытка чувств. — Будь счастлива. Довольно ты приноравливалась к другим. Настало время подумать о себе о своем счастье.
Она потянулась к нему, убрала с его лба прядь волос.
— Что, если ты — мое счастье? Я тоже люблю тебя, Ник.
На свете не осталось ничего важнее.
— С радостью продолжил бы наш разговор, но боюсь, если не обниму тебя немедленно, то взорвусь.
Хмыкнув, Санни раскрыла объятия. Только крепко стиснув ее, Ник осознал, что она дрожит не меньше него.
— Возьми меня, Ник.
Страсть дурманила его голову. Казалось, нажми он чуть сильнее, и руки раздавят ее хрупкое тело. Вместо этого он почти благоговейно склонился к ее губам. Обретая свое божество.
Она откликнулась, припала к нему, врастая в него, образуя с ним единое целое. Поцелуй длился и длился, а они все никак не могли насытиться им.
Они были так поглощены друг другом, что не услышали ни звука открывшейся двери, ни предупредительного покашливания Винсента. Зато громогласного «слава богу» мамы Бенни нельзя было не услышать.
Они прервали поцелуй, но не разомкнули объятий. По правде говоря, Ник не представлял, что вообще когда-либо согласится отпустить Санни от себя. Сердце его распирало от эмоций, лицо сияло.
— Мама Бенни, ты что тут делаешь?
— Навещаю приятельницу. — Обернувшись, она подмигнула. — Франни? Иди сюда, все вполне благопристойно.
В комнату вошла Фрэнсис Чендлер. Санни и Ник оторопели, застыв наподобие скульптурной группы из двух фигур.