Через несколько месяцев война кончится, Мэллоуэнам вернут Гринвей-хауз, Европа постепенно начнет приходить в себя и подниматься из руин.
Но несколько лет жизни под бомбежками и среди разрушенных домов пагубно отразились на внешности и здоровье. Выглядела Агата старше своих пятидесяти пяти, сильно прибавила в весе, ноги распухли от плохой циркуляции крови, мозг был истощен и не мог больше породить ни одной книги.
“Была бы возможность, спала бы и спала”, – написала она как-то Максу. Агата лукавила, на самом деле она боялась крепко заснуть и не услышать, как вернется муж, с которым они так давно не виделись. Раньше Агата считала, что нет ничего хуже ожидания. Оказалось, это не самое страшное. Неизвестность – вот что ужасно, когда от письма до письма живешь в неведении, зная, что в любой момент может произойти непоправимое.
Муки неведения закончились ранней весной 1945 года. Перед отъездом в Англию Макс прислал телеграмму: “Ура! Еду домой”. Это было девятого апреля.
Прошла неделя, вторая, а Макс все не появлялся, и писем тоже никаких. Но помимо привычной усталости и грусти Агату порой охватывала радость, острая до головокружения.
На выходные она поехала к дочери и внуку, Розалинда встретила ее с отрешенным видом, с равнодушием обреченности. Вся страна была в таком же настроении, будто ее жителям уже не хватало сил, они задыхались от непомерных тягот.
Агата чувствовала себя потерянной, делала все скорее машинально, ее мысли были заняты Максом. Где же он?
В воскресенье (это были вторые майские выходные) она уехала поздно, на поезде, идущем до вокзала Паддингтон, слава богу, удалось пересесть на случайную электричку прямо до Хэмпстеда.
Бредя по дорожке, она слышала, как хрустит под ногами гравий. От станции до Лон-роуд идти было недалеко, в одной руке Агата несла чемоданчик, в другой – сумку с копченой рыбой.
Войдя в квартиру, она скинула пальто, потом положила рыбу на сковороду, зажгла конфорку и слегка привернула огонь. Тут снизу, от парадной двери, донесся какой-то лязг, Агата выскочила на балкон посмотреть, кто это там. На тротуаре, чуть сгорбившись от ноши, стоял Макс. Ее Макс, только изрядно погрузневший.
“Было такое ощущение, что он уехал только вчера и вот вернулся. Мы вернулись друг к другу”, – вспоминала Агата.
Посмотрев друг на друга, супруги рассмеялись: за войну они поправились фунтов на пятьдесят шесть (если брать “общую” прибавку).
“Какой это был чудный вечер! Мы ели подгоревшую рыбу, совершенно счастливые”.
Счастье – субстанция хрупкая и зыбкая, даже для тех, кто твердо знает, какое оно, и всем сердцем к нему стремится. Когда жизнь стала входить в привычное русло, Мэллоуэны окончательно убедились, что самые важные моменты в их отношениях остались прежними.