— Думаю, мне лучше уйти, пока я не вызвал у тебя неприятного чувства. — Он неуверенно посмотрел на нее. — А может, ты не хочешь оставаться одна? Я знаю, как трудно тебе было вытаскивать на свет эту историю.
— Нет, сейчас уже все в порядке, — быстро проговорила она, подавляя желание просить его остаться и подарить ей еще один поцелуй. Она и в самом деле чувствовала себя гораздо лучше, хотя и старалась не думать о том, что помогло ей больше — то, что она выговорилась наконец, или его поцелуй. Она встала и, когда он последовал ее примеру, повела его назад через кухню во двор.
В вечернем небе низко висел сияющий бледно-желтый диск луны, воздух был напоен тонким стрекотанием цикад.
— Я хочу как можно скорее снова увидеть тебя, — сказал он, касаясь рукой ее щеки.
— Я очень занята, — уклонилась она от прямого ответа.
— Слишком занята, если хочешь знать мое мнение. Ты просто себя не щадишь с тех пор, как вернулась домой. И тебе не помешает немного развеяться.
Он призывно улыбнулся.
— Как насчет того, чтобы пообедать со мной завтра вечером? Один из здешних виноторговцев содержит большой ресторан, где обедают все гурманы.
Это предложение показалось весьма заманчивым. Она действительно в последнее время работала на пределе сил, и мысль о том, чтобы отдохнуть и хоть один раз не думать о приготовлении обеда, показалась соблазнительной.
— Хорошо. Если только не очень поздно.
— Не волнуйся. Не одной тебе надо рано вставать.
И он наконец ушел, пообещав заехать за ней завтра в шесть.
На другой день к шести часам Мэри твердо решила, что не примет приглашения Тони. Он просил ее не раздумывать, но со вчерашнего вечера она только и делала, что думала, думала. И каждый раз, вспоминая, как была с ним откровенна, она испытывала досаду и недовольство собой.
Прозвучал дверной звонок, и сердце сразу же гулко забилось. Она весь день пыталась дозвониться Тони, но телефон не отвечал, и она оставила послание автоответчику, сообщив, что передумала насчет обеда. Еще не успев открыть дверь, она уже знала, кто стоит за ней. И едва она бросила взгляд на его фигуру — воплощение мужественности, — как ее пульс участился в два раза.
Темно-коричневые брюки и пиджак более светлого оттенка делали его больше похожим на европейца, так же как и накрахмаленная белая рубашка, расстегнутая у ворота. Свежий ветер, ворвавшийся снаружи, донес до нее дразнящий запах лосьона.
— Ты опять глядишь на меня, словно трепетная лань, — сказал он, и она вспомнила, что вот уже минуту смотрит на него, не произнося ни слова, словно дурочка.