Последние слова он буквально провизжал. А я схватилась за голову:
– Замолчи! Хватит орать на меня! Ты мне не исповедник, чтобы тут морали читать! И в конце концов, при чем тут жара?
Он в сердцах швырнул в угол какую-то попавшуюся ему на глаза книжку и неожиданно поразил меня признанием:
– Помнишь, ты сказала тогда, что мне как ученому не обойтись без экспериментов? Помнишь, да?!
– Что-то припоминаю. Кажется, в тот вечер ты еще говорил, что я, как Алеша Птицын, характер вырабатываю. Да… Да… Потом я и брякнула про то деревце, которое надо под окном посадить…
– Вот-вот! Именно после этого я и пошел у тебя на поводу. И на свою голову поставил-таки опыт. Протестировал свою итерационную программу. И что, что мы теперь имеем? Лесные пожары, массовые обмороки, дымовую завесу…
– То есть твоя программа не работает? – пытаясь хоть как-то разобраться в его словах, спросила я.
Натаныч снова стал мотаться у меня перед глазами:
– Работает! К сожалению, прекрасно работает! А вот та установка, за которую я от Алексея Николаевича благодарность получил, не пашет ни рожна!
– От какого еще Алексея Николаевича?
– От Косыгина, Косыгина! Неуч ты дремучая! – Он плюхнулся на пуф и, видимо устав от собственных криков, затих.
Я же, привыкнув за последние три недели раскладывать всю поступающую информацию по полочкам, стала рассуждать:
– Итак. Правильно ли я понимаю, что ты слетал куда-то в семидесятые годы…
– В 1974-й! – буркнул Натаныч.
– Допустим. Итак. Ты отправился в 1974 год. Каким-то образом проник к себе в лабораторию. Применил на практике то, что в те времена тебе разрешали исследовать только теоретически. А потом вернулся, быстренько запустил свою итерационную программу и сделал сказку былью?
– Да.
Я откинулась на подушки:
– И чего же ты тогда орешь? Все ведь прекрасно! Программа работает. Настоящее изменилось. А значит, когда я доведу дело до конца, мы осуществим с тобой все намеченное!
– А про жару ты не забыла? – Натаныч перешел на зловещий шепот.
– Ты ее что, навечно включил? – удивилась я.
– Нет… – Он нервно застучал ногой по стенке бюро. – Она кончится, когда там, в 1974-м, таймер сработает.
– Ага! У тебя, значит, пунктик на этих таймерах еще с семидесятых годов. Понятно. И когда же это произойдет?
– Через две недели. А скажи-ка мне, когда хоть какой-нибудь таймер у тебя в голове сработает и ты наконец-то о стране вспомнишь? А?
Я махнула рукой в его сторону:
– Не дави на меня, умоляю. Чуть-чуть еще подождем, и вот увидишь, все будет хорошо…
– Неужели? – Он вдруг сосредоточенно посмотрел на мои пальцы и с какой-то злой иронией в голосе спросил: – Это что у тебя такое? А? Уж не кольцо ли с бриллиантом?