Когда спустя два часа я вернулась домой, квартира была полностью очищена от роз, а на столе лежала записка, из которой следовало, что Глеб уехал в редакцию, чтобы писать разоблачающую статью о грешащем каннибализмом диктаторе Экваториальной Гвинеи.
* * *
Часов до восьми вечера я, дурея от жары, возилась с домашними делами, строчила письма работодателям и отвечала на телефонные звонки. При этом мое сердце раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, я сгорала от желания все бросить и лететь на свидание в 1937 год, а с другой – мне хотелось прийти на эту встречу с хорошо проработанным планом действий. В итоге, когда я совсем вымоталась от этих терзаний, мне пришло в голову, что надо наконец-то рассказать Сталину, чего я, собственно, от него хочу, а потом уже на месте разбираться в последствиях этого разговора.
Переодевшись в одно из его любимых платьев, я накрасилась и пошла на девятый этаж.
– Ох! Благодетельница моя явилась! – обрадовался хитрый Натаныч, когда увидел меня на пороге. – Ну заходи, заходи…
На кухне он по традиции поставил передо мной треснувшую чашку с чабрецовым чаем и сказал:
– Я это… Как бы сказать… Короче, погорячился малешко… Ты не обижайся. Это все погода виновата.
– Да уж, с жарой ты, надо сказать, переусердствовал.
Обрадовавшись, что я не злюсь, он затараторил:
– И главное, понимаешь, дело-то вовсе не в климате было. Совсем в другом… То есть в климате, конечно, но не в жаре… Я не могу тебе рассказать, но это очень грамотная разработка была… Поверь мне… Много пользы принесла бы народу…
– Да я верю, верю. Я всегда знала, что ты талантливый. Главное только – чтобы теперь эта горячка вовремя закончилась. А то мы тут вымрем все, и вообще никаких проблем не останется. Ты обещал, что таймер щелкнет через две недели, это точно?
Он подошел к окну и выглянул во двор:
– Осталось тринадцать дней, три часа и пять минут. И в один миг все станет как обычно: гнусь, дожди и прохлада.
– А если нет?
– Этого быть не может! Все под контролем. Слушай, – показал он куда-то рукой. – А чья это машина стоит?
– Какая?
– Синяя иномарка. Типа «каблука» с тонировкой. Она тут уже не первый день ошивается.
Я помахала на себя журналом:
– Не знаю. Ну, стоит и стоит. Тебе-то что?
Он вернулся за стол:
– Ох, не нравится мне это. Нутром чую, что-то здесь не так.
– Не так, не так… – Я перестала обмахиваться и отпила немного чая. – У тебя-то здесь все именно так, как надо. Это у меня сплошные проблемы. Не понимаю я Сталина, не понимаю… Ведь если вдуматься, то с моей помощью он мог бы такого наворотить!