– Я здесь временно. – Он улыбнулся в ответ безмятежной улыбкой и после недолгого молчания сказал: – Все, мне пора. Но ты не унывай, меня сейчас сменит один хороший дядька, ты его должна помнить.
– Это вряд ли. – Алена отвернулась к окну, чтобы Матвей не заметил ее отчаяния.
Если бы не было тех обрывочных, но таких ярких и таких страшных воспоминаний, можно было бы попробовать побороться: уговорить Матвея или того хорошего дядьку, которого она отчего-то должна помнить, можно было бы попытаться связаться с Антоном Карповичем или дозвониться деду, но она не станет. Она совершила что-то страшное и должна понести за это наказание. Пусть это глупо и пафосно, зато честно. Себя не обманешь. Так любила повторять покойная бабушка. А бабушка была мудрой и никогда никому не врала…
– Ну, я пойду? – Матвей легонько коснулся ее плеча, и Алена вздрогнула. Он, фактически ее тюремщик, спрашивает у нее разрешения уйти. Как глупо…
– Да, конечно. И спасибо за шоколадку.
– На здоровье. – Он смущенно улыбнулся. – Спокойной ночи, Алена. Все будет хорошо.
– Да, все будет хорошо, – эхом повторила она, с холодеющим сердцем наблюдая за тем, как глупые ночные бабочки на полной скорости врезаются в окно ее палаты…
Прошло уже четыре дня, а туман все не уходил, окутал деревню со всех сторон, пропитал все вокруг болотной сыростью, приглушил звуки. Мамка говорила, что туман – это хорошо, в тумане спокойнее и безопаснее. Немцы не мотаются по деревням, боятся нарваться на партизанскую пулю, можно жить по-человечески, ничего не страшась.
– А долго ли? – спросила Ася. – Долго, мама, осталось жить без страха? Уйдет туман, и дальше что? Снова бояться?!
– Изменилась ты, донька, – сказала мама с тяжким вздохом. – Что она с тобой сделала, эта дрыгва проклятущая?!
– А при чем тут дрыгва, мама? Я всегда такой была, просто не понимала.
– Я отцу твоему обещала, Асенька, я клялась, что тебя сберегу. – Мама вытерла влажные от набежавших слез глаза уголком платка. – А как же тебя беречь, если ты сама не бережешься? Что ты ходишь каждый день к Сивому лесу? Что там, донька?
– Ничего. – Ася пожала плечами. – Просто так. Мне, когда я хожу, думается лучше.
– Пусть бы совсем не думалось, чем вот так! – Мама в сердцах взмахнула рукой. – Люди вон шепчутся, что ты умом повредилась из-за того… из-за Захара. Не ходила бы ты пока никуда, посидела бы дома, книги почитала. Ты же книги любила, Асенька.
– Люди шепчутся? – переспросила Ася. – А людям больше не о чем пошептаться? Не волнует их больше ничего? – Она сорвалась с места, набросила на плечи платок.