Капитан, должно быть, знал содержание письма и стоял возле Эллы, готовый, по-видимому, поддержать ее, как тогда в театре. Но на сей раз силы не изменили молодой женщине; она лишь безмолвно смотрела на ледяные строки, которыми ее муж отрекался от нее и ребенка. С какой поспешностью воспользовался он предлогом, предоставленным ему суровостью отца и ее собственными словами, с какой радостью он сбрасывал с себя свои цепи! Конечно, удар уже не был для нее неожиданным. С момента последнего разговора с мужем в павильоне она знала ожидавшую ее участь.
— Он уже уехал? — спросила она, не отрывая взгляда от письма, которого все еще не выпускала из рук.
— Час тому назад.
— И… с нею?
Гуго молчал, он не мог ответить: «Нет».
Элла поднялась; внешне она была спокойна, но рука ее тяжело оперлась о кроватку ребенка.
— Я это знала. А теперь… оставьте меня одну! Прошу вас!
Капитан медлил.
— Я тоже пришел проститься с вами, — наконец проговорил он. — Мой отъезд и без того был решен, а теперь, когда брат уехал, ничто уже не удерживает меня здесь. Я не стремлюсь уничтожить предубеждение против меня, вновь возникшее у дяди, но от вас, Элла, мне хочется услышать доброе слово на прощание. Неужели вы откажете мне в нем?
Молодая женщина медленно подняла глаза; их взоры встретились, и, как бы повинуясь невольному побуждению, она протянула деверю обе руки.
— Благодарю вас, Гуго! Будьте счастливы!
Он быстро схватил ее руки и произнес:
— Я причинил вам только горе: я первый принес весть, беспощадно уничтожившую ваш душевный покой; но было слишком поздно, и сегодня моя рука докончила остальное. Однако если я и причинил вам, Элла, горе, то лишь потому, что должен был причинить его… Бог свидетель, что и мне это нелегко.
Он слегка коснулся губами руки невестки, быстро вышел из комнаты и через несколько минут уже шел по улице.
Был свежий, настоящий северный весенний вечер. Мерно хлестал дождь, над улицами города тяжело навис туман. Огни фонарей еле мерцали и казались красноватыми в сером сумраке. Поезд уносил теперь Рейнгольда Альмбаха из этого тумана на юг, куда манили его любовь и слава, и светлая будущность. А в это самое время его молодая жена, стоя на коленях, припала к кроватке своего ребенка, зарываясь лицом в подушки, чтобы заглушить крик отчаяния, вырвавшийся у нее, как только она осталась одна. Ее муж даже не пришел проститься, у него не нашлось ни ласкового слова для нее, ни последнего поцелуя для ребенка!.. Они оба были покинуты, отвергнуты… может быть, уже забыты.
Великолепный солнечный закат, казалось, погрузил небо и землю в море пламени. Чудная гармония южных красок озарила западный горизонт и потоками света заливала город с его куполами, башнями и дворцами. Перед виллой, расположенной на небольшой возвышенности за городом, развернулась бесподобная панорама; уже издали видна была эта вилла с ее террасами и галереями, окруженная обширным роскошным парком. Здесь поднимали к ней свои темные вершины гордые кипарисы, там колыхались пинии под дуновением вечернего зефира; белые мраморные статуи выглядывали из-за миртов и лавров; струи фонтанов журчали и рассыпали свои брызги на дерновый ковер, и тысячи цветов наполняли воздух своим нежным, опьяняющим ароматом. Природная красота и шедевры искусства соединились здесь в прекрасное целое.