Государственная Дума оказалась стократ просторней и величественней Генпрокуратуры. Леса тут уходили так высоко, что за строение российского парламентаризма становилось боязно: не рухнуло б. Фанера на него пошла хорошая, поновее, и не меньше пятнашки, но изнутри красить не стали и Думу. Морозный сквозняк мел по полу депутатские запросы, а самих депутатов не было и следа, и вообще никого не было.
— Как же это… — прошептал себе Николай Павлович. — Как же… А Кабаева? А Валуев?
Потом решил: может, это просто не тут? Может, где-нибудь в Останкино, в просторной студии, где снимают новогодние «Огоньки»? Точно, там. Не простаивать же такой громадине в межсезонье…
Войдя в раж, Николай Павлович рванул сразу в Совет Федерации. Фанера! Верховный суд… Фанера! Конституционный?! Фанера… Господи… Страшно-то как! Что же… Что же остается-то? Он долго стоял посреди Красной площади, не смея решиться.
И все же, перепуганный и лихорадочный, взял экскурсию в Кремль.
* * *
И снова бушевала толпа у подножья, и снова грязные волны вздымались все выше, норовя добраться до щиколоток, ухватить, потащить…
Но он стоял твердо, недвижимо, и не в силах людишек было сверзить его с пьедестала.
Железный командор, основатель и вседержитель, хозяин площади и тайный властелин страны.
Феликс, возрожденный из пепла.
Смутьяны балаболили что-то у его сапогов на своем неандертальском, скандировали звериные свои лозунги, и он позволял им выпустить пар — зная, что одним хлопком бронзовых ладоней пришибет сотню и разгонит прочих, что каблуком припечатает тысячи этого клопья.
Пока стоит ГБ, стоит и он.
Вечно.
Но тут сзади послышался хруст… Треск…
И он ожил. Налились тяжелой силой металлические мышцы, заструился по ветру бронзовый плащ… Порскнули в стороны испуганные дрищи…
Он обернулся назад — и увидел, как Главное здание КГБ, Цитадель, трещит, иссыпается сухой кирпичной кровью…
— Нет! Нет!!!
Национальный лидер сел в кровати. В спальне было темно и глухо, слышно было, как колотится сердце — гулко, будто внутри бронзового колокола.
— Представляешь… Опять этот сон… Будто я — Дзержинский. Ну, памятник… И толпа эта… И здание крошится… — начал рассказывать в темноту он. — Как думаешь, это что-нибудь значит?
А потом вспомнил: никого рядом нет.
В спальне — он один.
* * *
По территории Кремля гулять можно было только с экскурсоводом; каждый раз, когда Николай Павлович пробовал сорваться с поводка и улизнуть, бдительный товарищ его строго окликал. Еле удалось оторваться, примкнув к школьной группе.
На первый взгляд, тут все же было что-то настоящее. Вроде бы, в окнах одного из зданий мелькала чья-то понурая субтильная фигурка, и башни казались вполне солидными, и не гнулись на промозглом февральском ветру.