Ниже ада (Гребенщиков) - страница 3

! Предвестниками зла или добра — не важно, — главное, перемен! Город, оплакивающий свою гибель, больше не будет прежним. Тень жизни, что так похожа на смерть, утратит могильную обреченность…

«Вертолеты». Перекатываю забытое слово на языке — вер-то-ле-ты. «Вертеться» и «лететь»! Для проклятого подземного мира, застывшего в одной плоскости, полет — невозможная мечта, дарованная лишь птицам, мутировавшим в драконов. Но человек вырвался из тяжких оков земного тяготения, вернулся в небо, и, значит, все теперь будет по-другому!

Как говорил один знакомый сталкер — «низколетящие вертолеты — это к дождю». Пусть же хлынет дождь и омоет тело Екатеринбурга. Нам всем нужно немного свежести…

А мне пора в дорогу — вслед небесным машинам.

Часть 1

КОГДА СПЯЩИЙ ПРОСНЕТСЯ

Когда живешь, наивно веря,
Что впереди вся жизнь еще,
А ангел пропивает перья
И крылья прячет под плащом,
Тем удивительнее чудо,
И разрушительней беда.
Любовь — внезапная приблуда.
До скорой встречи, господа!
Когда надеяться напрасно,
Когда всех шансов — круглый ноль,
Тогда несбыточнее счастье,
И упоительнее боль.
И эхо будет зря аукать —
Мы растворимся без следа.
Смерть — это вечная разлука.
До скорой встречи, господа![1]

Глава 1

БОТАНИЧЕСКАЯ

«Вставай, проклятьем заклейменный!» — прямо в ухо Ивану проревел свистящий и хрипящий репродуктор. От неожиданности мальчишка вздрогнул и отшатнулся в сторону, попутно зацепив плечом кого-то из прохожих. Невинно пострадавший прошипел, по всей вероятности, нечто обидное — с утра добрых людей на станции не бывает — и тут же скрылся в толпе.

«Ненавижу этот припев, — устало подумал Иван, — с самого детства». Все нехитрые и, похоже, самолично придуманные сказки об оживших мертвецах, зомби и прочих упырях его дед заканчивал именно этими дурацкими словами. Произнесенные в ночи — страшным, протяжным полушепотом — они эхом отдавались в детском сознании Ванечки, маявшимся по полночи (как ему тогда казалось) удушающей бессонницей, а потом и кошмарами.

Сознание пятнадцатилетнего Ивана Александровича Мальгина напевало иные песни, призывной мольбой выводя: «Ложись, дозором утомленный». Спать хотелось нещадно. Красные от недосыпа глаза слезились и закрывались на ходу.

На станции же царило праздничное оживление. Помимо надрывающихся громкоговорителей, вливающих в уши несчастных слушателей однообразный, давно приевшийся репертуар, всеобщее внимание привлекали алые знамена, развешанные повсюду. Яркие полотнища, свисающие со всех сторон — стен, потолков, уступов, сводов и карнизов, обильно украшавших Ботаническую, буквально притягивали взгляды ошарашенных обывателей. Впервые за долгие годы монотонная серость невзрачной обители расцвела обжигающе колючим цветом. Немногочисленные дети обалдело, буквально с раскрытыми ртами вышагивали вокруг удивительных флагов, исподволь стараясь прикоснуться к драгоценной ткани. Начстанции товарищ Федотов, суровый и непреклонный в прочие дни, лишь укоризненно грозил сорванцам пальцем да напыщенно хмурил брови, при этом не очень старательно пряча довольную улыбку в густые усы. Рядом с начальством наматывал круги верный подхалим (по призванию) и завскладом (по должности) Василич, кудахча подобно наседке, побившей межрайонный рекорд по высидке яиц: