— Ти, руссиш швайн, бистро отвечайт на вопрос. Кто вас подговорить напаль на майн син Аксель? Шнелль, сын опоссума, шнелль!
Я в этот момент корчился от боли, а в голове билась только одна мысль:
"Нет! Никак нельзя, даже думать об Учителе. От этой адской боли могу, невзначай, назвать его имя. О, Боже! Почему ты послал мне эти мучения? А-а-а, если это продлиться ещё пять минут, я же оговорю Михалыча. Он же нас с Пашкой предупреждал, нужно сидеть тихо и выступить неожиданно и только всем вместе. Какого чёрта мы решили проучить этого борова. Дураки, думали, в масках нас не узнают и не найдут. Какие мы всё же идиотские сосунки, если уж взялись мстить за сестру Пашки, нужно было мочить этого гада. А-а-а, что же делать?"
На секунду я опять выпал из этого мира, а когда вернулся, в голове сидело уже готовое решение:
"Да, надо умереть! Только не так, как Пашка, в диких мучениях, в блевотине и говне."
Невыносимый запах которых отчетливо несся от соседнего столба, где уже безвольно висел, накрепко привязанный к столбу, мой лучший друг.
"Нельзя больше допускать до себя этих садистов Матти и Кирпича. Нужно так разозлить герра Крюгера, чтобы он сам меня пристрелил. И делать это надо быстро, а то не выдержу и всех сдам."
Приняв окончательное решение, я поднял голову и на чистейшем немецком языке произнёс:
— Будь вы прокляты – грязные, вонючие арийские свиньи! Чтобы ваш ублюдочный Гитлер вечно горел в адском пламени!
После чего, набрав в рот слюны, плюнул прямо в ненавистную рожу герра Крюгера. Отвратительная смесь соплей и крови повисла у него прямо на щеке.
Последнее, что я увидел, была искажённая физиономия Акселя и несущаяся прямо мне в голову здоровенная палица – это был черенок от лопаты. Затем, как будто выключили свет, наступил мрак, тишина и безвременье.
Все эти воспоминания пронеслись в моём мозгу буквально за мгновенье. Следом пришло ощущение какой-то неправильности и нелогичности. Во-первых, это, конечно, холод и снег. Во-вторых, непонятно, почему я лежу, а не стою, привязанный к столбу, и почему тело совершенно не ощущает боли, которая мучила меня перед отключкой. И наконец, куда делся сарай и все находившиеся там.
Попытавшись присесть, я с немалым облегчением ощутил, что сделал это безо всякого напряжения и без ожидаемой мной боли. Все члены слушались меня прекрасно. Почки и печень, до этого отбитые герром Крюгером, даже не ощущались. Получалось, что я был полностью здоров, только немного подкапывала кровь с левой стороны головы, но боли практически не было. Встав на ноги, прислонился к стоявшему рядом толстому дереву. Затем сдёрнув большую варежку, захватил полную пригоршню снега и обтёр им кровь. Потом рукой прощупал кровоточащее место. Была слегка ободрана щека, и отсутствовала половинка мочки уха.