Я вспомнил об этом потому, что сам в то время занимался аранжировкой для трубы
фортепианного концерта Шостаковича, Эта работа стала главным результатом моей „хельсинкской
осени".
Начало учебного года, второго семестра и Рождество преподаватели встречают вместе в
концерном зале и за столом. Ректор с виолончелью участвует в шуточном новогоднем
представлении. На матинэ моих студентов - итоговом концерте первого полугодия - он тоже
пришел поинтересоваться, как и какую музыку играют трубачи.
В здания Академии (а их в городе четыре и строится пятое) может войти любой человек.
Гардероб при входе никто не охраняет. В моем классе постоянно лежат чьи-то инструменты, ноты,
зонтики. Все это здесь в порядке вещей. И я старался делать так же, но уходя пить кофе, все-таки
всегда брал с собой в карман хотя бы мундштук. Это - рефлекс советского человека.
На расстоянии, из Хельсинки, явственнее видны и положительные стороны нашей жизни.
Обостреннее воспринимаются глубинные корни национальной русской культуры, музыки и
русской исполнительской школы, известной мастерством своих лидеров. Русская классика в
Финляндии звучит, как и в Москве, на ней во многом основывается воспитание финских
исполнителей. Программа моего годичного курса строилась исключительно на музыке
современных русских и советских композиторов.
Мы, представители русской школы, в течение трех поколений отрезанные от западной жизни,
не умеем ориентироваться в ней. Только в последнее время, когда общение расширилось,
понемногу начинаем понимать, что мы значим и чего стоим. Мы не привыкли заключать
контракты, а здесь без них никакое дело не делается. Без письменного контракта даже закадычный
друг-приятель может решить в свою пользу и в ущерб тебе какое-то дело, если оно основывалось
только на словах. На Западе это называется бизнес, у нас - афера и обман. Об этом могу судить по
собственному опыту, приобретенному в Финляндии, Америке и Франции. Прошли те времена,
когда за нас все делал Госконцерт - заключал договора и продавал по дешевке, когда западные
представители, вместо гонорара, не указанного в контракте, совали в карман музыканту мятую
стодолларовую купюру.
Мы не приучены к роскоши, но честь и человеческое достоинство всегда оставались нашим
богатством - при всей нашей бедности.
Теперь, когда судьба каждого русского человека* находится в его собственных руках, мы
быстро начинаем осваивать эту науку жизни, к которой нас раньше не подпускало государство,
отчисляя от наших гонораров валюту на содержание „братских компартий", членов ЦК КПСС и их
семей, строительство дач и элитных особняков.