Дело в том, что в оркестре существовала практика бесплатных шефских концертов отдельных
исполнителей-солистов. Это делалось в малых аудиториях, где невозможно было разместить весь
коллектив. Поэтому все солисты, певцы, чтецы, танцоры имели специально приготовленные для
таких выступлений концертные номера. А всем им - в том числе и мне - аккомпанировал Владимир
Ананьевич Пескин. Он сделал для меня несколько переложений классических пьес - в том числе
романсов - "Как дух Лауры" Листа и "Весенние воды" Рахманинова.
Шефские выступления стали замечательной концертной практикой для меня и создали
прекрасную почву для развития композиторского творчества Владимира Пескина. Владимир
Ананьевич учился в Московской консерватории в классе профессора С.Е.Файнберга, но
"переиграл" руки и окончить консерваторию ему не было суждено. Однако профессиональное
заболевание не помешало ему успешно заниматься концертмейстерской и педагогической работой.
А работать ему было необходимо: семья была разорена - отец репрессирован, мать сослана в степи
Казахстана, младший брат еще учился, и В.Пескин был единственным кормильцем.
Еще в годы учебы Владимир Ананьевич занимался композицией. Его милые фортепианные
прелюдии я с удовольствием разучивал. Но главным образом он писал вокальную музыку, часто на
собственные стихи. Первой исполнительницей их была его мать Вера Исаевна, обладательница
чудесного светлого сопрано.
Первым сочинением Пескина для трубы стало виртуозное Скерцо. Написано оно было без
учета традиционной специфики инструмента, но именно это обстоятельство позволило ему создать
музыку неслыханной свежести и совершенно несвойственной трубе, по тем временам, технической
сложности.
Когда Владимир Ананьевич показал мне ноты, я был в недоумении - с первого взгляда что-то
в этой музыке отпугивало, но что-то и привлекало, Я вначале не решался взяться за разучивание
Скерцо, потому что не представлял его пригодным для исполнения на трубе. Однако постепенно,
пробуя играть его, я все больше и больше входил во вкус и понял, что моя техника недостаточно
развита. Наконец у меня что-то стало получаться. Некоторые моменты Владимир Ананьевич
исправил как совершенно неисполнимые и не отвечающие природе инструмента. Вскоре мы стали
включать Скерцо в программы шефских концертов. Я уже играл его свободно и с удовольствием.
Наконец мы решили показать Скерцо Михаилу Иннокентьевичу Табакову. Он был ошеломлен
произведением, моей работой и сказал буквально следующее: "Если бы это услышали сто лет тому
назад, то тебя, как Паганини, объявили бы дьяволом".