Ю . Ф. Файер
Юрий Федорович Файер - балетный дирижер, на редкость одаренный Богом человек,
вдохновенный, эмоциональный, яркий музыкант с особым даром ощущения звука. Бывает ли у
дирижера свой звук? Ведь музыканты на своих инструментах звучат по-разному. Оказывается, и у
дирижера есть свой звук - оркестр у каждого звучит индивидуально, неповторимо.
Это особенно проявилось на концерте оркестра в Большом зале консерватории в 1951 году,
посвященном 175-летнему юбилею Большого театра. Тогда за дирижерским пультом стояли
поочередно все дирижеры театра. Н.С.Голованов, правда, уже не дирижировал, хотя оставался
главным дирижером. В тот вечер можно было непосредственно сравнить звучание одного и того же
оркестра "в руках" разных дирижеров, с разным исполнительским почерком. В программе были
небольшие сочинения, увертюры, оркестровые фрагменты из опер, танцы из балетов.
Когда оркестр заиграл "Терцовый" (два кларнета) антракт из балета "Раймонда" Глазунова,
стало очевидно, что ни у кого оркестр так не звучал, как у Файера.
Около двух лет Юрий Федорович под разными предлогами не подпускал меня к своим
спектаклям. Одним из предлогов было то, что он требовал исполнения корнетовых партий именно
на корнете, а такого инструмента у меня не было.
Вскоре мне попался корнет фирмы "Александер", привезенный кем-то после войны из
Германии. Мое первое выступление в балете "Лебединое озеро" предопределило будущее. После
моего дебюта Файер требовал, чтобы его спектакли всегда играл Докшицер, И ему уже было
безразлично, на чем я играю - на трубе или на корнете. Я продолжал играть на трубе, а корнет
отложил в сторону: у него был трудный верх, но звучал он очень хорошо. На нем я сделал свою
первую пластинку, на которой впервые прозвучал "Полет шмеля" из оперы Римского-Корсакова
"Сказка о царе Салтане".
Этот дорогой для меня инструмент спустя 45 лет я вернул на его родину - в Германию, и
теперь он является экспонатом Музея труб в городе Бад Секингене.
Участие в постановке балета С.Прокофьева "Ромео и Джульетта" окончательно укрепило мое
положение солиста оркестра. Я играл трубные и корнетные партии со всеми дирижерами.
Интересно было работать и с более молодыми из них: Геннадием Рождественским, Евгением
Светлановым, Альгисом Жюрайтисом, Марком Эрмлером и др.
Группа трубачей в основном оркестре Большого театра состояла из 11 человек. Столько же
трубачей было и в сценно-духовом оркестре-банде. Возглавлял группу Иван Антонович
Василевский, который играл виртуозно, ярко, с мелкой, немного дрожащей вибрацией. Кроме него,
первыми трубачами были: С.Н.Еремин, обладавший объемным, мощным звуком, подобным
вулканической лаве, но технически малоподвижным; П.Садовский, двухметровый великан,
умевший извлекать из своего инструмента светлый, и легкий звук; Н.Э.Полонский - великолепный
музыкант, соединивший в себе мощь трубача и виртуозность корнетиста. Этот человек помимо
музыки был щедро одарен природой к работе с деревом: начал с кое-каких бытовых предметов,
потом перешел на ударные инструменты (кастаньеты, ксилофоны), а закончил скрипичных дел
мастером, даже стал в этой области дипломантом Международного конкурса.