Дирижер все-таки от меня не отставал. До концерта оставался еще репетиционный день. В
программе было два сочинения: Гайдна и Арутюняна. Шторк просил меня исполнить хотя бы
Гайдна, и я, проявив слабость характера, согласился играть, но без репетиции - репетировать
просто не было сил.
Вечером 15 марта вышел на сцену, как под наркозом. От яркого света прожекторов - круги в
глазах. Оркестр услышал, как из-за стены соседнего дома, свой звук был чужим. В середине 1-й
части ощутил сухость во рту (с привкусом пенициллина) -тревожный знак беды. К каденции губы
склеились, язык стал неподвижен, место мундштуку никак не мог найти. Оркестр умолк - и я
остался один на один с публикой. Стоял, как монумент, почти бесчувственный, наполовину
оглохший. Попытался что-то играть из каденции, но вместо звуков раздавалось какое-то рычание и
хрип. Зрительный зал стал меняться местами с плафоном потолка... перед глазами все в тумане,
поплыло, закружилось...
Сейчас не могу вспомнить, чем все это кончилось.
В антракте стоял среди музыкантов - как все, с бокалом в руке. Вокруг кипел оживленный
разговор, а я чувствовал, что присутствую, как на собственных похоронах. Но коллеги держались
так, будто ничего не произошло (это как раз та самая тактичность, о которой я писал раньше).
Однако гастроли были прерваны, я уехал домой и еще довольно долго болел. А после
возобновления выступлений - на концертах в Канаде - еще чувствовал последствия перенесенной
травмы и отрицательные результаты лечения антибиотиками.
В ГДР меня больше не приглашали, за исключением одного случая, когда в 1981 годуя играл
концерт немецкого композитора Зигфрида Курца с дирижером В.Кожухарем. Играл, что интересно,
в том же зале "Комише опер", с которого начались мои первые гастроли в этой стране...
Уместно здесь вспомнить и другой поучительный случай, на этот раз связанный с
неправильной диетой. Это было во время первого исполнения концерта А.Нестерова в Горьком, в
осеннюю пору года, когда созревал виноград.
Я чувствовал себя совершенно нормально, готовился к концерту и в меру лакомился дарами
природы. Тогда я еще не знал, что свежий виноград с кислинкой раздражает слизистую рта,
размягчает мышечную ткань, делая ее подобной пластилину. После моих обычных занятий губы
никак не обретали силу, на них оставались отпечатки зубов. В конце концов губы настолько
размякли и перестали выдерживать сопротивление, что я во время игры чувствовал опору
мундштука не на них, а на зубы.
В обычных случаях утомления или травмы я делаю перерыв в игре, но на этот раз отдых
ничего не дал. Тем временем я понемногу продолжал сосать виноградинки, и ощущение губ
становилось все хуже. Я мог извлекать лишь отдельные звуки в среднем регистре.