jeho prapor nade mnou je láska
и знамя его надо мной — любовь.
мои изумрудные муллы
мне так радостен месяц рамазан! так мне дорог! в нашей волго-вятской полосе он — я думаю — самый светлый. в масштабах изумрудного мира. вполне может такое быть. ведь в аравии и в иране в рамазан солнечно и сочно. а у нас на притоках вятки — пустые улицы и мокрый снег. там сандалии и спасающие от жары одежды — здесь резиновые сапоги и утиная тревога небес. листья — сломанные зонты. рамазан подвижен по-лунному — и в последние годы приходится на прохладу: то в ноябрь вдавлен сильнее — то захватывает больше октября. самые северные мусульманские селения — татарские деревни — со всех сторон окружали меня с детства. правоверные ходили — ходят: в месяц рамазан шелестят взгляды — походки пружинят неторопливо: разбиты тротуары — грунтовки разжижены. в глубине спокойных лиц — улыбки-полумесяцы. и на моем лице тоже немножко похожая улыбка. или мне так кажется. благодаря тому что многие живущие рядом люди встречают свой чистый месяц который лучше тысячи остальных, думают о закованном в цепь шайтане отказываясь от питья и пищи — и наши жизни в это время года становятся значительнее и теплее. в деревянных мечетях горит свет. мы знаем что если туда заглянем — увидим вереницы сапог и калош — расставленных на сплющенных картонных коробках. деревенские хазраты — вот это личности! они учились на учителей географии в кирове в казани в ижевске. потом — духовному ремеслу в ливане в ираке в сирии. некоторые — в небесном городе хартум — там где река нил распадается на голубой и белый. или соединяется. как кому нравится. учились на отлично — и охотно расскажут вам о запахах судана — если спросите. о библиотеках йемена — о ветре в портах джидды и бушира — о первой своей любви. коран и хадисы мухаммеда — самая сладкая поэзия. хазраты зажмурятся и прочитают вам арабские стихи — халифа аль-валида, аль-мутанабби, аль-удри… что-нибудь про женские шеи и родинки. глаза у них увлажнятся. скажут: это ведь как коран почти что. они принесут вам гусиного супа пожирнее — и кашу с бараниной — и губадью как солнце. будут сами подливать вам чай и придвигать финики. кушайте кушайте! вы ведь не на посту! рамазан — щедрый месяц! после прыгнут с крыльца в резиновые сапоги — отодвинут ногой индюка от калитки — поспешат в мечеть — меся грязь черки-бибкеевских, чубья-чуричинских или урта-атяшевских улиц — балансируя руками. я за ними — и тоже балансирую. мы гуси — я и хазраты. то и дело нам попадаются курящие подростки. хазраты ахают и хватаются за сердца. окликают по именам курильщиков и грозят кулаками долго и выразительно. ветер. галочьи крики. вот ведь!.. вот!.. а еще в мечеть ко мне на занятия ходили!.. я их не успокаиваю — а огорчаюсь вместе с ними. как на том горящем зеленым костром востоке мне хочется взять расстроенных хазратов ладонь на ладонь — и так идти. в мечети прохладно. все уже собрались. мы с хазратами разуваемся и проходим в маленькую комнату — где сбрасываем куртки. хазраты нахлобучивают тюрбаны и бегут к ожидающим намаз мужчинам — берут микрофоны в руки — набирают в легкие воздуха — нажимают на кнопки отправляющие голоса в хрусткий воздух через высокий балкон. я стою у дверей. надо бы сесть — но мне не сидится. хазраты поют азан. в узких окнах мечети — ноябрьский вечер. вне азана — и месяца рамазан горящего последними рябинами мне трудно представить собственный личный мир. рамазан еще несколько дней продлится. а потом закончится год. в году одиннадцать месяцев. идущий за рамазаном декабрь — уже не год — а чудесная всем награда — подарок от года прожитого — ушедшего в ноябре. я стою у тусклой стены и смотрю людям в спины. и очень жалею о том что среди возможного прочего никогда не стану таким деревенским хазратом — поющим в мечети азан в микрофон — азан плывет с минарета над пожухлой улицей — грозящим пальцами и кулаками курящим в рамазан негодникам.