Дядя видел, как поднялся в стальную коробку Шнобель, потом — Крыса с сумкой. Следом — конвой. За ними с лязгом закрылась дверь.
Дядя провожал машину взглядом.
«Удастся свидеться когда-нибудь или нет? Может, в последний раз… Но ведь предложил слинять. Был шанс. Почему не захотели? Испугались охранника? Так я бы сам его вырубил. Крыса видел, в моем клифте карман оттопырен, «пушка» там. И по коридору не обязательно было уходить. В первую же дверь вломиться и в окно. Первый этаж… Ушли бы красиво. Да только упустили свое… И я из-за таких мокриц рисковал! Так не рассчитывайте, не будет вам в зоне от меня подогрева», — решил Дядя и, диво, на душе от того легче, светлее.
Он не знал, не мог предположить, что изменило его кентов за время следствия. А у них было над чем задуматься.
Особо тяжело пережил случившееся Шнобель. Покуда допекала боль, ни о чем путном думать не мог. А едва зажили ноги, в голову всякие мысли полезли. Захотелось жить. Боялся расстрела. И когда услышал приговор, заплакал. Сам себя ругал за слабость, но слезы предательски делали из фартового простого мужика, умеющего страдать.
Жизнь… Он не будет расстрелян!
Крыса молча выслушал приговор. Не впервой в жизни стоять перед судом навытяжку. В памяти прокручивал выступление адвоката:
«Вот хмырь, все наружу вывернул. Ничего не забыл. А на слезы как давил! С таким языком ему в паханы прямая дорога была бы. Только не дурак. Он и тут заколачивает жирно. А все ж отмазал он меня от «вышки». Дай ему Бог здоровья. Уж было совсем хотел со шкурой проститься. Но пофартило. Правда, обвинитель не просил «вышку», но суд мог сам и без просьб ее определить. Такие случаи известны… Значит, засыпались кенты. Теперь весь общак у него одного, а Дядя слинять фаловал. Да мусора прихлопнули бы, как крысу. У них пушки. И что толку было бы с того, что в суде «вышку» не схлопотал. Может, повезет, может, выйду на волю. Но уж тогда дерну с Дяди свой положняк…»
Дядя понимал, что теперь его авторитет упадет и в зонах, куда попадут кенты. Уж они во всех неудачах его обвинят. «Президенты» да «бугры» закажут законникам лепиться к незадачливому пахану. И станет он для них — западло.
Ни один фартовый не нарисуется к нему. Не признает, не пойдет на дело.
Пахан не знал, что Крыса уже больше никогда не выйдет на свободу. Умрет в зоне. Тихо. Не проснувшись зимним, пасмурным утром. Он не станет мучиться, не оповестит криком зэков о своей кончине.
И старый лагерный патологоанатом скажет случайному собеседнику:
— Вот уж не думал, что этот тип способен умереть от кровоизлияния. Ему же все человеческое было чуждо. А кончина самая банальная. Вот и выходит, что смерть, как и рождение, по особым, не людьми придуманным закономерностям происходит…