— Нам, кент, тоже хреново приходилось, — оправдывался Дядя.
— Ты знаешь, помню один день. Наверное, кризис наступил. Между бредом и явью побывал. И виделось мне, вроде Кабан меня замокрить вздумал, а Яровой на него белую простынь накинул. И стал он совсем маленьким до смешного, как детская игрушка.
— Нет Кабана, — прервал Дядя, подняв глаза к небу.
— Я так и понял, — вздохнул Берендей и продолжил — Мне и теперь еще иногда «малины» снятся. Бухие законники, кир до упаду. Видно, до смерти в памяти своей носить вас буду, как беду, как потерянные годы. За них я теперь вознагражден. Сыном! Разве может с этим мальчуганом что-то сравниться? Никакой общак его не перевесит…
Дядя сидел, задумавшись. Наблюдал, как тщательно шпаклюет лодку Берендей.
Новая посудина рассохлась, дала течи по бортам. Берендей замазывал каждую старательно.
Ему было для кого беречь свою жизнь, для кого стараться. Его лодка уже выдержала штормы и не потонула. Нашла и в море свой курс. Теперь уж удержится. А вот Дядя…
Его крутило в мутной воде не раз. Тонул, погибал и все же выживал. А зачем? У его судьбы потерян якорь. Его уже не найти, не подвесить. Цепь поржавела. Не удержит…
Была Анна. Все бы наладилось. Но случись ожить ей теперь, ничего уже не изменила бы.
Дядя смотрел на море серое, похожее на долю фартовую, на жизнь — без радости, на сердце — без тепла.
— Ты часто в море выходишь? — спросил Берендея.
— Я — рыбак. На ставном неводе все лето работаю.
— Значит, определился здесь насовсем?
— А как ты думал? Стал бы я иначе этот дом строить, семью заводить, — рассмеялся Берендей.
— Да, все о своей доле заботятся. И только я не задумывался, — вздохнул Дядя.
— А вообще, как ты думаешь жить дальше? Куда подашься, что делать станешь? — поинтересовался Берендей.
— В Южный мне нельзя. Яровой на хвосте повис. Пасет на каждом бздёхе. Ему в лапы, значит, «вышка» обеспечена. Если и не накроет, все равно, без кентов и башлей дышать нечем. Одному фартовать трудно. Удачу потерял. А начинать заново — опоздал.
— Так куда подашься? — уточнил вопрос Берендей.
— В Оху. Сколочу из кентов «малину» и начну фартовать. А там свои из ходок придут. Без дела не останусь. Я ведь фартовый. С рождения. Иным мне не стать.
— Тогда вот что! Я-то с тобой тут балаганил, как своему — мозги вправлял. Жаль было по-человечески. За кентов не попрекнул. Хоть всякий из них и нынче памятен. Ты их мокрил за то, что они жить хотели. Жить, а не фартовать. Ты им даже этого не спустил. А ведь они моими, а не твоими кентами были. Не тебе их гасить. Не тебе они жизнями обязаны. Одному Богу! Ты и его решил заменить? А кто ты такой? Ведь я тебя за каждого из них пришить могу. Я отпускал в откол! А ты их убрал. Так и сам убирайся прочь! И счастье твое, если не сведет нас судьба на одной дороге. За всякую искалеченную жизнь спрошу! За каждого кента своей головой ответишь! Но так, что жизни собственной не обрадуешься!