Кюш протянул Наде конверт, который держал в руках:
— Взгляни на это, и тебе все станет ясно.
Лейтенант с большим интересом принялась изучать содержимое конверта.
— Так, так, на Андре заведено досье.
Внимательно прочитав документ, Надя подняла голову, обращаясь к своему начальнику:
— Участник вооруженного грабежа. Ну и заводила этот тип!
— Главарь, ты хочешь сказать.
— Теперь мне становится понятным его поведение… стреляный воробей…
Кюш ударил кулаком по столу, но скорее удовлетворенно, чем с раздражением:
— Надо добиться от него более убедительных объяснений! Но пока об этом ни слова, задержим его в шестнадцать часов. Есть новости из больниц?
— Ничего, патрон, но мы продолжаем искать.
— Надя, ты встречалась с Памелой?
— Да, к несчастью, тоже ничего определенного, Марьетт сказал два слова, которых она не поняла… Кстати, об убийце… ты уверен, что задел его?
Вопрос едва не обидел Кюша.
— Да, совершенно уверен. Я погнался за ним, сделал, как положено, предупреждение и выстрелил два раза по ногам. Он упал и встал, прихрамывая, — не сумасшедший же я, черт возьми! А кроме того, у нас недостает одной пули!
— Я просто спрашиваю, вот и все.
— Ладно, пойду пока допрошу Блашара. Мартен, не забудь про мистера Кинсли.
— Есть, сэр!
Он вошел в церковь через дверь, расположенную прямо напротив органа, который считается историческим памятником. Инструмент — это творение Габриэля Кавайе-Колля, сына Аристида, знаменитого органного мастера XIX столетия. В третьем ряду он увидел коленопреклоненного мужчину на скамеечке для молитвы. Вид у того был отчаявшийся. Секретарь мэрии Мариус Пульо бормотал нескончаемую молитву. В руках он держал четки из самшита. Слева на плетеном стуле лежало Евангелие. Обернувшись, секретарь увидел у себя за спиной отца Клемана:
— Святой отец, вы можете исповедовать меня?
— Сейчас, сын мой?
— Да, я должен облегчить свою совесть.
— Следуйте за мной.
Священнослужитель торопливо пересек неф, за ним семенил страждущий грешник. Шел тот медленно, тяжело. Огибая орган, священнослужитель намного опередил его. Он остановился и стал ждать отставшего. Втянув голову в плечи, Мариус, казалось, нес на себе все беды мира. Взгляды мужчин встретились: один — ласковый и любящий, другой выражал страх и волнение. Наконец они подошли к исповедальне. Клеману любопытно было узнать тревоги тридцатилетнего мужчины. Вероятно, какая-нибудь сердечная история, в его возрасте это может породить глубокие страдания.
Викарий открыл дверь, запертую на щеколду, в то время как Пульо отодвинул красную бархатную шторку. Теперь каждый очутился на своем месте, обычаи были соблюдены, грешник мог говорить, представитель Бога — слушать его с вниманием, с каким пастырь относится к добрым христианам.