Слуга подал изысканные яства, отчего онемевшие вкусовые сосочки на языке Солово обрели новую жизнь. Он волком проглотил горстку печенья, после чего сумел овладеть собой и промолвил:
– Я узнаю этого человека.
Фемист повернулся и явно впервые обратил свое внимание на удаляющегося слугу.
– Естественно, - проговорил он. - Этот епископ часто бывает в Риме.
– Надеюсь, - заметил Солово; воздержавшись от нескольких вариантов ответа, он опустил глаза к яркому мозаичному полу, - вы не рассчитываете на то, что я буду прислуживать за столом подобно лакею.
Энвер-паша вновь улыбнулся. В его голосе не слышалось доброты.
– Нет. Вы выше его в наших глазах и сулите больше… возможностей. Однако, если мы прикажем, будете подавать яства без всяких возражений.
Оглядевшись, Солово отклонил скрытый вызов. Мир принимал весьма живое обличье, и Энвер-паша, исполнявший роль хозяина при адмирале, не хотел, чтобы его подопечный уклонился от всеобщего духа, и попытался возобновить разговор.
– Ну а как вы перенесли смерть, адмирал? - вежливо поинтересовался он. - Если вы не хотите вспоминать об этом, пожалуйста. Некоторые предпочитают молчать.
– Спасибо, это было весьма интересное переживание, - ответил Солово, пресекая дальнейшие расспросы. - Полагаю, ваших рук дело.
– Конечно же, - согласился фемист. - Всего лишь яд и противоядие - то и другое в лошадиных дозах. Подобный метод, не имея себе равных, позволяет столкнуть личность со всех основ и сделать восприимчивой к новым идеям. Разумеется, случаются и отходы…
– Но тем не менее вы считаете упражнение полезным, - договорил за него Солово, почему-то не желая услышать подобных слов из уст турка.
Энвер-паша попытался отыскать признаки осуждения в высказывании Солово и не нашел таковых.
– Поэтому, - сказал он, - я полагаю, что вы видели Универсальный Свет, как обычно случается у монотеистов [последователи монотеизма - религии, признающей единого бога]. Я бы не стал придавать этому большое значение, как и фигурам приветствующих вас любимых. Это просто последний гамбит гибнущего мозга, одолевающего ужас воспоминания о рождении и тем самым освобождающего себя от груза памяти. Во всяком случае, мы так считаем.
По тому, как напряглась спина адмирала, Энвер-паша вдруг заметил, что нанес оскорбление. Он понял, что на краю забвения Солово видел нечто, перевернувшее его сердце.
– Но теперь испытание миновало, - проговорил он торопливо, - вы вправе иметь о нем собственное мнение.
– Благодарю вас, - ответил адмирал с каменным выражением лица; на деле он был не столько оскорблен, сколько чувствовал стыд, вспоминая свои слезы в заканчивающемся светом тоннеле. - Значит, все так просто… я согласен. Никаких мрачных тайн? Никаких жутких клятв?