Злое стечение обстоятельств, начавшееся временным лишением меня сапфира-оберега, усугубилось парами алкоголя, окутавшими моих гостей. Общаясь с операми всю свою сознательную жизнь, я вынесла из этого общения по крайней мере один незыблемый постулат: если в трезвом состоянии опера еще способны поддерживать беседу на отвлеченные темы, то выпивши, они могут говорить только о раскрытии преступлений и ни о чем другом. Даже если сотрудника уголовного розыска в полном бесчувствии коллеги грузят в транспорт для доставки домой, он и то на мгновение продерет один глаз и вместо ожидаемого мычания вдруг выдаст какой-нибудь сложносочиненный пассаж про незаурядные оперативно-розыскные мероприятия, которые он когда-то с блеском выполнил, либо вот-вот выполнит, либо собирался, но какой-то козел их сорвал.
Кораблев и Синцов наполовину вылезли из-за шторы, с готовностью подставили бокалы, просмаковали свеженалитый коньяк и живо включились в обсуждение вопроса о том, почему не раскрываются преступления.
Насколько я помню, обсуждающие разделились на два лагеря. Одни утверждали, что некоторые преступления раскрыть в принципе невозможно, и примеров тому масса, несмотря на лучшие оперативные и следственные умы и могучие силы, брошенные на раскрытие.
— Вы только не путайте раскрытие с доказыванием, — заметила я Горчакову, который яростнее всех отрицал возможность раскрыть все. — Масса преступлений считается нераскрытыми только потому, что вину злодея невозможно доказать. А так все знают, кто убил или украл.
— Это точно, — поддакнул мне муж. — Особенно это касается громких политических убийств. Как только по телевизору покажут похоронную процессию, сразу все становится понятно.
— Ну и что же тебе понятно? — пристал к нему Горчаков.
— Понятно, кто заказчик убийства.
— И кто же?
— А тот, кто ближе всех у гроба стоит, — со смехом пояснила я.
— Или громче всех плачет, — добавил Сашка. Другие, во главе со мной, доказывали, что любая задача в принципе решаема. А поскольку нераскрытое преступление — это тоже задача, выходит, теоретически любое преступление можно раскрыть.
Меня порадовало, что доктор Стеценко в этом споре присоединился к моему лагерю и даже выдал пару изящных умопостроений, доказывающих нашу правоту. Оппоненты, в основном из числа работников прокуратуры, ссылались на так называемый метод алгоритма, которым нас в свое время усиленно пичкали руководители. Какой-то деятель из Генеральной прокуратуры защитил диссертацию, разработав якобы методику, позволяющую раскрыть абсолютно любое преступление, если правильно составить алгоритм действий следователя. А алгоритм заключался в том, чтобы найти ответы на все интересующие следствие вопросы (просто новое слово в криминалистике, кто бы мог подумать, что все так просто!). Например, при обнаружении трупа с признаками насильственной смерти начать нужно с вопроса, как этот труп оказался на месте происшествия.