– Да я всегда такому гостю рад!
– Ну, я тебе, Кондратий Герасимович, не гость, а непосредственный командир. А во-вторых, пошли-ка своего вестового за Сашкой Воронцовым. Посидим вместе. Нас, таких, кто с самой Зайцевой горы, в батальоне раз-два и обчелся.
– Сашка кой-кого собрал. Несколько человек у меня, в Седьмой. Воюют хорошо.
– Я сегодня минометчика твоего видел. Он?
– Он. Сидор Сороковетов. Маршал наш. С тех пор, как его, раненого, с плацдарма эвакуировали, из Седьмой ни ногой. Отпускал к своим, в минометную роту. Иди, говорю, Сидор, все же в тылу воевать будешь. Нет, говорит. Так и остался.
– Как же он без миномета?
– Есть у нас парочка трофейных, – прищурился Нелюбин. – Без минометов нам нельзя.
– Эх, Кондратий Герасимович, любишь ты нештатное оружие! Председательские свои замашки бросить не можешь. Дай тебе волю, ты б, наверно, и танк в роте завел!
– А это ж так: которое дерево со свилью выросло, со свилью ему и повалиться…
С командного пункта Седьмой роты Солодовников связался со штабом полка. Майор Лавренов сразу задал несколько вопросов, которые, как понял Нелюбин по ответам комбата, касались в основном результатов артиллерийской атаки. Немного погодя Солодовников положил на рычаг трубку и сказал:
– Похоже, на сегодня накрылись мои сто пятьдесят с огурчиком.
Нелюбин вопросительно посмотрел на комбата.
– К себе вызывает. Срочно. Все командиры батальонов, начальники штабов должны быть через час в штабе полка.
– Как думаешь, что это может означать?
– Хозяину давно не терпится отличиться.
– Он уже отличился. – И Кондратий Герасимович отвернулся.
За днепровский плацдарм Нелюбин имел орден боевого Красного Знамени. Но в роте никто не помнит, чтобы он его когда-нибудь носил. Старенькая, с отбитой эмалью и изношенной колодкой медаль «За отвагу» висела на его гимнастерке да разноцветные нашивки за ранения. Всегда покладистый, склонный к компромиссу старший лейтенант Нелюбин на этот раз стоял в своем окопе твердо. И когда однажды майор Лавренов спросил его, почему он не носит орден, Кондратий Герасимович тут же, как давно заготовленное, выложил:
– Это не мой орден.
– Как не твой? А чей же?
– Моего замполита лейтенанта Первушина Игоря Владимировича. Представление на него писал собственноручно. Помните такого? Он первым Днепр переплыл и на правом берегу закрепился. И представление мое должны помнить, потому как вы его и подписывали.
– Не дури, Нелюбин, – скрипнул зубами майор Лавренов. – Ну, погоди у меня…
Когда кто-либо из офицеров произносил слово «Днепр», майор Лавренов, казалось, вздрагивал, выпрямлял спину, будто к ней прикладывали кусок льда, и бледнел. Чаще всех, как ему казалось, это проклятое слово в полку произносил командир Седьмой гвардейской роты старший лейтенант Нелюбин.