Я кивнул. Я тоже боялся.
— Наверное, я запаниковал, — продолжал он, — потому что продолжал толкать, и откуда-то знал, что я невероятно силен, гораздо сильнее, чем был раньше, поэтому, думал я, если хорошенько нажать… мысли у меня путались, конечно.
— И тогда? — спросил я.
— Я пробился сквозь землю и увидел лунный свет, — сказал он. — Поразительное ощущение. Первой мыслью было броситься в ближайший дом и сказать им: смотрите, я вовсе не мертвый! — Он осекся: слово вырвалось у него случайно. — Потом я задумался. Я все еще не дышал и ничего не чувствовал. Я мог двигать руками и ногами, мог стоять прямо и удерживать равновесие, но… знаешь, когда долго сидишь и ноги онемеют? Так было со всем телом. Очень странное ощущение.
— Продолжай, — сказал я.
Он долго молчал.
— Помнится, я сел. Не знаю, зачем я это сделал: стоять было вовсе не утомительно. Я никогда не устаю. Но я так растерялся. Не знал, что мне делать. Все казалось неправильным. — Он медленно приподнял пятки и уронил их: туп-туп-туп. — И пока я так сидел, стало вставать солнце, и свет как будто хлынул мне в голову и все выжег, так что я совсем не мог думать. Можешь считать, что я потерял сознание. Словом, когда я открыл глаза, лежал там же, где был, в темноте.
Я нахмурился:
— Как ты туда вернулся?
— Сам не знал, — ответил он. — И сейчас не знаю. Это происходит всегда, вот и все. Встает солнце — и смывает сознание. Если я отхожу подальше, чувствую, что должен вернуться. Бегу. Я быстро бегаю. Я знаю, что должен вернуться… домой, — закончил он с надтреснутым смешком, — прежде чем взойдет солнце. Я научился осторожности, оставляю себе запас времени.
На некоторое время он застыл в молчании. Я спросил:
— Почему ты убиваешь?
— Не представляю. — В его голосе звучало отчаяние. — Если кто-то оказывается поблизости, я хватаю его и скручиваю, пока он не умрет. Так кот ловит веревочку. Рефлекс. Я просто знаю, что иначе не могу.
Я покивал:
— Ты ищешь?…
— Да. — Он выдавливал слова, как признающийся в проступке ребенок. — Да, ищу. Я всеми силами стараюсь держаться подальше от мест, где могут встретиться люди. Мне все равно: овцы, лисы, люди. Если бы мог, я ушел бы далеко в горы. Но далеко заходить нельзя: я должен возвращаться вовремя.
Я поспорил с собой и понял, что должен спросить:
— Кем ты был? Чем занимался?
Он не отвечал. Я повторил вопрос.
— Ты сам сказал, — отозвался он. — Я был учителем.
— А до того?
Он отвечал против воли. Слова шли медленно и бесстрастно: он вынужден был отвечать.
— Я был Братом, — сказал он. — Когда мне исполнилось тридцать, мне сказали, что я должен попытаться вступить в Орден: считалось, что у меня есть дар, и мозги, и прилежание, и самодисциплина. Я сдал экзамен и пять лет провел в студиуме. Как и ты, — добавил он.