— Что-что?.. — Саманта в ужасе уставилась на Джона в тот знойный августовский вечер.
Кондиционер сломался, и воздух в комнате был тяжелый, неподвижный. Саманта встретила мужа на пороге в белых кружевных трусиках и открытом сиреневом лифчике.
— Да ты с ума сошел?
— Нет. — Он глядел на нее, и лицо у него было напряженным, деревянным.
Только сегодня утром они сплетались в любовных объятиях… И вдруг этот красавец блондин, похожий на викинга, стал таким… недосягаемым! Словно перед ней совершенно незнакомый человек…
— Я больше не могу лгать тебе, Сэм. Нельзя больше тянуть с признанием. Я ухожу.
Какое-то время — Саманте показалось, что это длилось несколько часов, — она молча смотрела на Джона. Не может быть, чтобы он говорил серьезно! Нет, он, наверное, шутит… Но Джон не шутил. Самое ужасное было, что он не шутил! Джон говорил абсолютно серьезно. Саманта поняла это по выражению муки на его лице. Она медленно шагнула к мужу, но он покачал головой и отвернулся.
— Не надо… пожалуйста, не надо! — Его плечи дрогнули, и впервые с той минуты, как он завел этот разговор, Саманта прониклась к нему жалостью… Жалость была пронзительной, словно боль… Но с какой стати его жалеть? Почему? Как она может испытывать жалость к нему после того, как он сказал такое?
— Ты ее любишь?
Плечи, которыми она всегда любовалась, опять дрогнули. Джон ничего не ответил. Однако с каждым шагом Саманты по направлению к мужу жалость все больше отступала на задний план. Вместо нее в душе закипал гнев.
— Отвечай же, черт побери!
Она изо всей силы дернула его за руку, он обернулся и посмотрел ей в глаза.
— Наверное, да… Не знаю, Сэм. Я знаю только одно: мне надо на время уйти отсюда, чтобы я мог во всем разобраться.
Саманта отшатнулась и пошла в дальний конец комнаты, остановившись у самого края изысканного французского ковра; вытканные цветы, по которым ступали ее босые ноги, казались настоящими. Там были крошечные фиалки, и маленькие грязновато — красные розы, и множество более мелких цветочков, которые можно было рассмотреть только нагнувшись. Ковер производил впечатление картины, нарисованной пастелью и выдержанной в теплых розовато — красноватых и лиловатых тонах; он служил как бы цветовым мостиком, соединявшим нежно — розовые, малиновые и глубокие грязно — зеленые тона мебельной обивки в большой гостиной, стены которой были обшиты деревянными досками. Верхний этаж этого старинного дома находился в их распоряжении, и Саманта целых два года любовно обставляла квартиру прекрасной мебелью эпохи короля Людовика XV, которую они с Джоном вместе покупали в антикварных лавках и на аукционах Сотби. Все эти вещи были французскими, в вазах постоянно стояли свежие цветы, картины Саманта выбирала исключительно кисти импрессионистов, и квартира производила впечатление элегантного европейского жилища. В то же время в ней, как считала Сэм, было уютно. Однако сейчас, когда Саманта стояла, повернувшись спиной к мужу, и с горечью думала, смогут ли они когда‑нибудь стать такими же, как прежде, ей было не до красот интерьера. Ей казалось, что Джон внезапно умер… или все вдруг разбилось вдребезги и склеить обломки уже не удастся… И все это — из‑за нескольких точно подобранных слов!