— Порядки известные — раным-рано гонят на работу. Все робят: и мужики, и бабы, и старики, и малолетки, и русские и башкирцы, и вотяки и чуваши.
Поглядел Андрей на фабрики, и тоскливо ему стало. Поднимался над ними какой-то зловещий желтоватый дым. Фабричные строения чернели у подножия плотины. В сливных каналах колебалось отражение пламени, вспыхивавшего над плавильными печами. Пруд багряно рдел в лучах заката.
Горько задумался Андрей о своей доле. Почему же он, Андрей Плотников, снова оказался не хозяином, а рабом горестных обстоятельств судьбы своей? Может ли он распорядиться собою, жить по своей воле? — «Могу», — ответил он сам себе.
Он стоял до тех пор, пока не появился красноносый сержант и пьяным голосом не крикнул:
— Т-ты… по какому случаю тут… К-каналья!
Андрей с ненавистью взглянул на него и побрел в казарму. Здесь царила полутьма, в узкие оконца еле пробивался свет. Сперва трудно было что-нибудь разглядеть. Через всю казарму тянулись двойные нары. На бечевках между ними были развешаны онучи, опояски, рубахи. Кислый запах ударял в нос. Люди лежали вповалку. Одни уже спали, другие штопали порванное белье, третьи ужинали. Глухой, сдержанный говор слышался в казарме.
Андрей выбрал свободное место на нижних нарах. Соседом его оказался давешний рудонос. Он со стоном ворочался на нарах.
— Что, землячок? Али занедужил?
— Давно хвораю…
— Сколько же лет-то тебе?
— Пятьдесят второй пошел. Сорок лет на заводских работах состою… Сорок лет… И свету не видал…
Старик надсадно кашлял.
— У нас здесь и помереть не дадут спокойно. Кабы я один такой был, а то вон Степану Оборину за самовольную отлучку сто пятьдесят лозанов дали. Степану-то, ему шестьдесят годов и к работе он маломощен… Да что старики? Малолеток не щадят. Ванюшке Спирякову тринадцать лет было. Принес домой поделку из меди, чтобы, значит, домашним показать, — взяли под караул в управу благочиния и присудили наказать сотней розог. Парнишка-то был малосильный, заморыш, ну и кончился под розгами… У нас так: помираешь — и то поднимут за ноги, приволокут на работу, и тут тебе полицейское исправление по всей форме определят. Розгами душу из тела вы нут.
Под этот «веселый» разговор Андрей заснул крепким сном восемнадцатилетнего парня.
…Проснулся он от грубого толчка в бок. Вчерашний сержант стоял над ним, злобно выпучив глаза.
— Вишь, разлегся! Тут тебе не у тещи… Вставай, сволочь!
Кругом сыпались с нар полуодетые люди. Кто надевал рубаху, кто обувал лапти, кто, уже одетый, искал в мешке ложку, кружку, деревянную чашку. Возле казармы за длинным деревянным столом рассаживались работные люди.