Бурлаки столпились возле дверей. Слышалось громкое дыхание и приглушенные возгласы.
— Вот когда счастье-то привалило!
— С деньгами теперь по домам пойдем.
— Да кто они, наши милостивцы?
— Не спрашивай: видать, добрые люди.
Когда на столе образовалась большая светлая груда серебра и меди, атаман скомандовал:
— Становись в затылок! Заходи по очереди…
Барка неподвижно стояла посреди реки.
Там, где в Каму впадает речка Гаревая, на веселом душистом лугу сошлись оба отряда: Рыжанка и атаманши Матрены.
С радостью увидел Андрей, что не изменилась Матрена. По-прежнему из-под черных мохнатых ресниц сияли серые, как сталь, притягивающие глаза. Усмехаясь, шла она навстречу.
— Я тебя поджидала. Думала, все равно с тобой свижусь. Слыхала про тебя. Знаешь, как на Каме тебя зовут? Атаман Золотой.
— И я ожидал, что снова встречу тебя.
— Помнишь, как просился в мою шайку? Теперь бы я, пожалуй, такого молодца взяла с радостью.
Они любовались друг другом.
Андрей не говорил ни слова, только смотрел на любимую. Матрена заметила его смущение.
— Ну, что ж, будем в молчанки играть? Помоложе ты, ровно, бойчее был. Пойдем в мой курень гостевать.
Андрей отдал распоряжение ставить палатки.
На лугу люди двух отрядов знакомились друг с другом, рассказывали о своих приключениях, о схватках с воинскими командами. Среди людей Матрены Андрей заприметил рыжеусого парня и стал припоминать, где он видел его. Тот, в свою очередь, тоже уставился на Андрея.
— Таракан?
Да, это был Таракан, когда-то спасший его от смерти в холодных водах Камы.
— Вот где встретились!
— Переходи ко мне в команду.
— Кабы Матрена не обиделась? Ведь я у ней в первом десятке состою.
— Ну, гляди сам.
Встретил он и есаула Мясникова. С ним поздоровался молча.
Зато у Блохи с атаманшей встреча была самой дружеской.
— Матренушка!.. Родная ты моя, — всхлипывал Блоха, обнимая могутные плечи красавицы.
— Здорово, земляк.
В синих сумерках плыл горьковатый дымок. Разбойники зажгли костер и поставили на него таган. Над рекой, над лугом полилась песня, раздольная, проголосная.
Ах ты, поле ты мое, поле чистое,
Ты, раздолье мое, степь широкая!
Ничего ты, поле, не спородило,
Спородило част ракитов куст.
На кусту-то сидит млад ясен сокол,
Под кустом лежит молодой солдат.
Он не так лежит — тяжко раненный…
В головах у него бел-горюч камень,
Во руках у него сабля вострая,
Во ногах у него стоит добрый конь…
Тоска по неудавшейся жизни звучала в песне, и было грустно слушать ее здесь, над речным простором, из уст людей суровой судьбы, для которых не было другой дороги, кроме как на виселицу.