– Я даже не все слова понял, – пожаловался Герман уже после вечера, когда повел ее домой. – Особенно в этой, где хиппи на хромом ишаке. Что он там писал на стене?
– «Мене, текел, упарсин». Это из Библии: «Исчислил Бог царство твое и положил конец ему; ты взвешен на весах и найден очень легким; разделено царство твое и дано мидянам и персам».
– И все в трех словах? – пошутил Герман.
– Библейские языки очень емкие, – пожала плечами Катя.
«Не идиотничай, – одернул себя Герман. – Хочешь ее потерять?»
Он не хотел ее терять. Он хотел напроситься на кофе. Или пригласить ее к себе.
– Я просто пошутил, – сказал он вслух. – У меня мама любит Библию читать. У нас в семье сохранилась старинная немецкая, с готическим шрифтом.
– А кто твоя мама?
– Ну, сейчас пенсионерка, а когда-то преподавала немецкий в школе.
– Значит, ты знаешь немецкий? Я когда-то учила в школе, но ничего не помню, кроме «Ich weiβ nicht, was soll es bedeuten» [7], – сокрушенно призналась Катя.
– А я – «Die Lorelei getan» [8], – утешил ее Герман, хотя на самом деле знал многие стихи Гейне и других немецких поэтов, а уж это, хрестоматийное, тем более помнил наизусть: мама позаботилась.
– А дома – английский, мне мама с папой репетитора взяли, – продолжала Катя. – С этим полегче, но… видно, неспособная я к языкам.
– Немецкий язык очень трудный, – сочувственно согласился Герман. – Но у нас в семье… в маминой семье, – уточнил он, – его хранили и, можно сказать, передавали по наследству, как эту самую Библию. И музыке меня мама учила. Мне очень понравилась песня про композиторов.
– «По классике тоскуя»? – уточнила Катя.
– Во-во! Ты не думай, я не темный: я их всех знаю, слушаю. «Реквием» Моцарта очень люблю, но слушаю редко. Слишком сильная вещь.
Они проделали весь обратный путь до Арбатской площади. «И что теперь? – задумался Герман. – Машина в Афанасьевском, если приглашать к себе, надо сейчас сказать». Но он не решился. Проводил Катю до галереи.
– Не угостишь меня чашкой кофе?
Ой, кажется, неправильно он сказал… Не надо начинать с отрицания…
– Ну почему же, угощу.
Катя прекрасно поняла эвфемизм, но решила не отказывать ему. В галерее имелся запасный выход. Пожарные требовали, да и удобно: новые поступления принимать и просто входить-выходить. Не поднимать же всякий раз тяжелые рольставни, когда галерея закрыта, а хозяйке, допустим, надо отлучиться?
Она отперла сейфовую дверь, зажгла свет и торопливо набрала на щитке код охраны.
– Кухня у меня наверху.
Герману до того любопытно было взглянуть на ее жилище, что он ненадолго забыл даже о снедавшем его желании. Они поднялись по незаметной лесенке на второй этаж. Катя и здесь включила свет… и ему показалось, что он попал в филиал галереи. Только здесь нетрудно было выбрать картину по вкусу. А может, и трудно, потому что ему все нравилось.