Ему хотелось выяснить, как у этого Германа с деньгами. В общем-то, все и так ясно: тачка крутая, а на переднем пассажирском сиденье стоит кейс с лимоном.
– Ладно, о поволжских немцах как-нибудь потом потолкуем, хватит с тебя впечатлений на сегодня. Извини, мне надо позвонить.
Герман спохватился, что Никита Скалон ждет его звонка и волнуется. Он позвонил.
– Ну все, отбили, – весело доложил он. – Едем домой. Деньги не понадобились. Верну в первозданном виде.
«Ага, значит, бабки не его», – догадался Санька опять с легким разочарованием. И вдруг накатил стыд. Этот неправильный бундес ради него, незнакомого пацана, рисковал жизнью. Бабками тоже. К папане их пристегнул… С папани сталось бы сдриснуть, хотя от такого, как этот Герман, фиг сдриснешь… Как они ворвались в гараж – до сих пор в глазах стоит. Умереть – не встать!
Чувство стыда не было знакомо Саньке. Мама все пыталась ему что-то втолковать, рассказывала про какого-то Анатоля, который жил весело и кучеряво, не спрашивая, откуда бабки берутся, как будто кто-то почему-то взялся устраивать ему такую распрекрасную житуху, а за какие заслуги – ему и в голову не приходило спросить. Но сам Санька так и не сподобился прочесть «Войну и мир». Четыре тома – это ж убиться можно! Поэтому он пока не знал, что веселый и кучерявый Анатоль потерял ногу в Бородинском сражении.
Но сейчас ему стало стыдно. Впервые в жизни он почувствовал себя сволочью. Его спасли от чеченов, от рыжей людоедки, а он сидит тут и уже планирует, как будет чужие бабки тратить. Весь в папаню. При мысли об этом его тряхануло, словно электрическим током ударило. Горе в том, что он не знал, как быть хорошим. Привык жить беззаботной жизнью, которую кто-то по неизвестной причине взялся ему устраивать. Нет, почему кто-то? Он точно знал – кто. Мама и бабушка с дедушкой.
Катя купила несколько баночек мгновенного картофельного пюре, мягкий творог, шоколадные муссы, мороженое, соки, какао, молоко, десяток яиц – завтра она сделает сыну воздушный омлет! – и под конец прихватила бутылку ликера «Бейлиз». У Германа-то наверняка ничего такого нет, а Саньке надо бы – согреться.
Когда она вернулась к машине, Герман вышел, отнял у нее тяжелый пакет, распахнул дверцу, помог сесть… «Вот у него прямо само собой получается!» – отметил Санька с завистью, чувствуя, что ему-то самому никогда не стать таким. Хорошо бы они с мамой поженились… Ему ужасно понравился этот неправильный бундес. В нем чувствовалось то, чего никогда не было в папане да и в самом Саньке. Санька даже слова не мог подыскать для этого «чего-то». Это было слово «независимость». А может, «самостоятельность». А может, «ответственность». А может, и просто «мужество». Все эти слова он знал, когда-то слышал, пожалуй, смог бы их правильно написать, но они существовали отдельно от него.