Розина отправилась звонить мэру в обеденное время.
— Я достала то, что вы просили, месье мэр, — радостно заявила она.
— Уже? — удивился Ниволя.
Садистская радость распирала его. И в то же время он трясся от тревоги.
— Думаю, что вы останетесь довольны, — продолжала Розина. — Тринадцать лет, славная мордашка…
— Хорошо, хорошо, достаточно! — прервал ее Дьедонне Ниволя. — Как будем действовать?
— Я могла бы пригласить вас на стройку, но вы сами видели, в каких условиях я живу, да и калека-мать… Я могу снять номер в мотеле. Вы приедете туда, а я отправлюсь за покупками…
Мэру эта программа не понравилась.
— Если увидят, как я вхожу в мотель, разразится скандал. А от людских глаз не скроешься.
— Вы правы, — согласилась Розина. — Остается автомобиль. Вы приезжаете за ней и отправляетесь в лес. Да только и в лесу не спрячешься от любопытных. Честно говоря, лучше мотеля ничего не придумаешь.
Собеседники задумались. Розина боялась, как бы Ниволя не сорвался с крючка.
— Послушайте, — сказала она, — приезжайте ко мне домой, по пути решение и найдется.
Мэр согласился.
Из скромности сторож во время их разговора вышел. Услышав, что трубку положили, он вернулся. Грустная улыбка делала его похожим на снявшего грим клоуна.
— Как себя чувствует ваша супруга? — спросила Розина.
— Это конец, — ответил бедняга, лаская тяжелую грудь гостьи, — она не выйдет из больницы.
Бланвен сказала ему какие-то успокаивающие слова, а сторож тем временем продолжал знакомиться с ее пышными формами, выпиравшими из легкого платья. Розина положила на клеенку монету в десять франков.
— Крепитесь, месье Машерю.
А тот продолжал тискать ее.
«Болван, — подумала Розина, — как бы по его вине какой-нибудь случайный поезд не сошел с рельсов».
Отношение Эдуара и Банана к новой машине можно было назвать благоговейным. Они подходили к ней, держа руки за спиной — так подходят к витрине, за которой выставлены сокровища Британской короны, — молча оглядывали ее со всех сторон, охваченные чувством восхищения. Это случалось с ними внезапно, прямо во время работы. Эдуар прекращал возиться с каким-нибудь болтом и предлагал Банану:
— Поздороваемся с Жюли?
Так они окрестили новую покупку. Подмастерье не заставлял просить себя дважды и первым бросался к машине. В нее действительно можно было влюбиться; оба мужчины испытывали к ней настоящую страсть, причем не ревновали ее друг к другу. Машина казалась новенькой, она была само совершенство. Своими гибкими линиями она была обязана брызговикам, похожим на крылья птицы.
«Лучшей модели у вас никогда не было», — уверенно говорил Франсуа Можи, механик, обучивший Эдуара.