– То есть это сейчас он «Вэ», – добавил я. – А через пару суток уже будет самое настоящее «А».
– Это ведь не шутка? – спросил Кальвини.
Я промолчал, глядя ему в глаза.
Кальвини отвел взгляд первым. Он действительно постарел.
– Вы не заметили? – полуутвердительно спросил я. – Проглядели, верно?
– Ты думаешь, – сказал он металлическим голосом, – я стал бы намеренно укрывать шпиона этих тварей?! Я еще не впал в старческий маразм, мой мальчик. Храни нас Дева Мария, я не вступаю в сделки с теми, кем движет желание уничтожить всех людей поголовно. У меня есть внуки!
– Тогда выдай мне этого сукиного сына, – я подался вперед, облокотился на стол. – Выдай, пока он не наломал дров!
Кальвини допил содержимое своего стакана. Я тоже сделал глоток. Подождал, пока он плеснет себе и мне еще и снова плюхнется в кресло.
– Ты знаешь, что я ничего не делаю даром, – сказал он. – Таков принцип Папы Кальвини, и я никогда не нарушал его.
Какой же говнюк, подумал я. И чего ты потребуешь? Партию автоматов, гранаты? А может, танк тебе?
– …но в этом случае я сделаю исключение, Рашн, – сказал он. – Тебе я верю. Я сам был когда-то таким же, как ты.
Кальвини вырвал из блокнота листок бумаги и, прижав его к столу протезом, быстро написал на нем несколько строчек.
– Он здесь. Езжай и забери его. Делайте с ним что хотите, расстреливайте, препарируйте, запирайте его в свой гулаг… Но я не хочу, чтобы эта дрянь находилась на моей территории!
Я спрятал листок в карман макинтоша.
– Спасибо за помощь, Папа.
Кальвини махнул рукой.
– Ступай, Рашн. И больше не приноси дурных вестей. Приходи только за девочками и выпивкой. Или вообще не приходи.
– А какого рожна он делает в этом кинотеатре? – спросил Шмаков.
– Может, кино смотрит, знакомится с нашей культурой, – предположил я невесело.
– Есть предположение, что хорнеты давно изучили нашу культуру, – сказал Плошкин. И тотчас смутился, что встрял в разговор.
– Значит, шпионили?
– Летающие тарелки, похищения людей и прочее, – сказал Шмаков. – Народ думал, все это бредни. А это они стратегическую информацию собирали, готовили нам свою «барбароссу», гады.
– Нам говорили в «учебке», – сказал Плошкин, – что вся наша информация о хорнетах носит отрывочный и теоретический характер.
– Вот поймаем этого урода, – сказал я, – и внесем свой вклад в науку.
Кинотеатр, адрес и название которого дал мне Папа Кальвини, находился почти в самом центре. Вернее, это раньше называлось центром. Город менялся, теперь вся жизнь бурлила на окраинах, а здесь, в лабиринтах узких проулков между небоскребов, царили запустение и тьма. И только ветер, шелестя, катал мусор по растрескавшемуся асфальту.