Такою и оставалась. И никому и никогда даже в голову не приходила мысль о их близости с Сергеем.
Он сам в городе не выдержал и "под слово русского офицера" поведал свою тайну Гурееву.
Тот посмаковал, в меру приличий между друзьями, "деревенское любовное приключение мальчика из хорошей семьи", как выразился он, слегка позавидовал и, конечно, как старший друг и руководитель, не обошелся без поучительных изречений:
- Здоровая, свежая горняшка для начала, чего же больше и желать в твои годы, Сережа? Для того они и существуют!
Сергей возмутился:
- Ты циник, Саша. Если бы ты знал, какое сердце у этой девушки, как преданно она меня любит!
Гуреев изобразил умиление и недоверие:
- Ты счастливейший из смертных. Но ты должен помнить, дорогой: на горняшках не женятся!
Подав хозяину и гостям пиво, соленые сухарики и подшивку газет с палочками для переворачивания, как в заправской библиотеке, - даже и это входило в ее обязанности! - Дуняша спросилась у Арсения Тихоновича, не понадобится ли еще что и можно ли ей уйти.
- Нет, Дуняша, спасибо. Можешь идти...
Хозяин и гости остались втроем.
Отец Василий и Кедров листали подшивки "Русского слова" и "Биржевых ведомостей".
Все более накаляясь гневом на "гнилое, на продажное наше, с позволения сказать, правительство" - так среди близких, своих людей изволил он выражаться! - Шатров воскликнул:
- Черт знает что, буквально читать нечего! Не угодно ли, господа, вам послушать? Вот нумер от первого ноября (Арсений Тихонович привык почему-то говорить "нумер"). Извольте: "Первое заседание Думы по возобновлении сессии состоится первого ноября в два часа дня... Выбор президиума, а фактически обсуждению подлежит заявление бюджетной комиссии. В связи с ним возникнут прения, касающиеся общего политического положения..." Так?!
Ни отец Василий, ни Кедров на этот его риторический и грозный вопрос ничего не ответили. Он продолжал:
- Слушайте дальше. Нумер от второго ноября. Передовая. - Тут он злобно расхохотался. - Это называется: передовая! Слушайте: "От Государственной думы требовали, чтобы она "сказала правду". Государственная дума вчера говорила правду - и важную правду. От Думы требовали, чтобы она поставила "основной вопрос момента". Она его поставила".
Шатров с шумом развернул газетный лист и показал колонки передовицы: она вся как есть была в белых проплешинах. Ужасен был вид этих газетных листов: и неприятно пестр, и зловещ. Чуялось, что какая-то страшная для народа правда выдрана с них, что, уступая насилию цензора, в типографии попросту выбили вон часть готового набора, да так, ничем не заменив, и тиснули весь тираж. Но это был своего рода вопль!