Тут Никита не выдержал:
- Ну, полноте, Кира, вы меня просто в краску вогнали. "Волны, волны!" - приходится утешаться, когда не унаследовал отцовских кудрей. Вон у Сергея - кудри! И, признаться, я даже ненавижу это выражение: волнистые волосы... И еще - шевелюра!
Он рассмеялся.
Кира не отставала:
- Бросьте, девица красная! У Сережи... Сережа - прелестный мальчик. Даже предчувствую в нем сокрушителя девичьих сердец. Но... кудри у него совсем не отцовские: он не кудрявый, он... кучерявый. Не люблю такие! Волны лучше!
- Ах, Кира, Кира!
- Ну, что - "Кира"? Экий вы медведь! Девушка ему объясняется в любви, а он... Ну и оставайтесь, созерцайте этот... Ноев ковчег!
Никита вспыхнул. Нахмурился. Однако удержался от резкости, а только сказал холодно, с затаенным осуждением:
- Ну, что ж... как хозяин я должен и э т о от вас стерпеть!
Она покраснела. Поняла. У нее набежали слезы. Отвернулась. Быстро вышла в столовую, а оттуда - в сад, на веранду.
Она стояла, притянув к своему лицу ветвь сирени, и глубоко дышала. Сзади неслышно подошел отец. Склонясь к ней с высоты своего большого роста, красавец родитель своими панскими, вислыми усами пощекотал ей шею.
Кира не обернулась. Досадливо дрогнула плечом:
- Ну, что тебе нужно? Оставь меня, пожалуйста! Я злая сейчас. Могу наговорить тебе грубостей.
Он рассмеялся:
- Грубостей или глупостей?
- И того и другого.
- Ну что ж! Бедному твоему родителю не привыкать слышать и то и другое...
- Старик, ты скоро уйдешь?
Этак они разговаривали частенько, хотя очень и очень любили друг друга. И, ничуть на нее не обижаясь, Анатолий Витальевич сказал, предварительно оглянувшись, и сперва по-английски:
- А я тобою чрезвычайно доволен, дочурка!
- Можно полюбопытствовать чем? - Она произнесла это, переходя на грудные, низкие ноты, протяжно-ленивым, как бы с потяготою, голосом. И это была тоже ее манера разговаривать с отцом.
- Никита - да, это человек!.. Со временем, я не сомневаюсь, будет блестящим врачом, с огромной практикой... А впрочем, зачем ему это? Он Ш а т р о в. И этим уже все сказано! У меня же все дела его, ну, Арсения, конечно, как на ладони. А он еще только плечи разворачивает. И уж разворот будет, поверь мне, на всю Сибирь!
Все с той же лениво-усталой манерой, но уже насторожаясь - дрогнули ушки! - Кира спросила:
- Ну, а почему вы мне об этом... повествуете, дорогой мой родитель?
- А потому, что я, признаться, не понимал тебя сегодня и... негодовал. Этот шалопай - прапорщик Гуреев - что он такое? Сынок обнищавшего дворянина и незадачливого коммерсанта! Или Сережка, этот молокосос, лоботряс! Ну что ж ты молчишь?