Подойдя к «Воронову гнезду», она вынула из сумочки ключ, открыла дверь черного хода и вошла в дом. Дверь она за собой не затворила. Очень скоро она вышла. В руках у нее был ржавый ключ и электрический фонарь. Пуаро спешно спрятался за куст.
Мисс Милрей обошла дом и стала подниматься по заросшей тропинке. Пуаро следовал за ней. Она все шла и шла, и вот вдруг из тьмы выступили очертания старой каменной башни, каких немало здесь, на побережье. Башня была невысокая, полуразвалившаяся. Однако на окне висела занавеска. Мисс Милрей вставила ключ в скважину массивной деревянной двери.
Лязгнул замок, и дверь со скрипом отворилась. Мисс Милрей вошла, светя себе фонариком.
Пуаро торопливо прокрался следом за ней. В слабом свете фонарика он различил стеклянные реторты, бунзеновскую горелку, какие-то приборы.
Мисс Милрей стояла с ломом в руках. Вот она его подняла и занесла над приборами… Пуаро стремительно подскочил к ней и схватил за руку.
Она вскрикнула и обернулась.
Ее взгляд встретился с зелеными как у кошки, глазами Пуаро.
– А вот этого делать нельзя, мадемуазель. Вы же понимаете, что это улики.
Эрктоль Пуаро утопал в глубоком кресле. Бра были выключены. Только одна лампа с розовым абажуром бросала на него свет. В этой картине было нечто символическое: Пуаро – только он один – в освещенном пространстве, остальные трое – сэр Чарлз, мистер Саттертуэйт и Мими Литтон Гор – точно зрители, сидели в полумраке.
Голос Пуаро звучал немного отстраненно. Казалось, он обращается не к присутствующим, а куда-то в пространство.
– Воссоздать картину преступления – вот цель детектива. Для этого необходимо складывать известные вам факты так, будто вы строите карточный домик. Если какой-то факт не ложится в нужное место, – если карта не сохраняет равновесия, – надо начинать заново, или все ваше построение рухнет.
Как-то я уже говорил, что есть разные типы мышления: мышление, свойственное, например, режиссеру-постановщику или драматургу, которые видят события как бы в их сценическом воплощении – замечу кстати, что к этому же типу относятся и те, кто мыслит как театральный зритель и с готовностью воспринимает драматические эффекты; затем есть вид мышления, присущий юным романтикам, и, наконец, мышление, свойственное трезвым людям, которые видят не голубое небо и мимозу, а грубо намалеванный задник театральной сцены.
Итак, mes amis[48], перехожу к убийству Стивена Беббингтона в августе прошлого года. Тогда сэр Чарлз Картрайт предположил, что мистера Беббингтона убили. Я с этим не согласился. Просто был убежден, что А: никто не станет убивать такого человека, как этот старый славный пастор, и В: в тех обстоятельствах совершить преднамеренное убийство определенного лица было физически невозможно.